Я плакал тихо, сидя на крыльце
И ветер мне твердил на ухо строки.
Почти не изменялся я в лице,
Осознавая молча этот мир жестокий.
Мне мама говорила:
«Ты всем важен.
Ты нужен, Гас,
Ты превзойдешь всех вновь»
Но вечно честная и любящая мама
Однажды солгала мне про любовь.
Я обещал, что убегу из дома,
И я сбегал, как только тухнул свет;
Я понимал, что миру я не нужен,
Им равно: что есть я, а что нет.
Мне говорили: «Нам не разрешают»,
Их голоса звучали еле слышно,
Я знал, ведь они мало что решают,
За них все выбирают же обычно.
И я просил отчаянно остаться,
Хватался за спасение, за суть,
Любить людей я каждый день старался
И с каждым днем хотелось мне уснуть.
Я засыпал надолго под снотворным,
И сны творили для меня миры,
Мне валиум казался чудотворным,
Спасением из дьявольской дыры.
Вином я запивал «колеса», «ксанакс»,
Мне было плохо только от людей,
Всю боль и горе я отдал бумаге,
Весь ужас смело оставлял на ней.
И музыка сама лилась по венам,
Я чувстовал ее толчок и суть,
А это чувство для меня, наверно,
То самое, дающее вздохнуть.
За год меня полюбит целый мир,
Все будут проговаривать — Hellboy,
Мой смысл жизни, словно ориентир,
Множество грустных заберет с собой.
Я плакал тихо, лёжа за кулисой,
Мне на плечо садился ангел белый,
И словно где-то длинный текст мне был оставлен,
А вера в жизнь по капле ослабела.
В конце мне удалось их полюбить,
На них смотрел я между облаков,
За год успел тоску я утопить,
Как тысячу похожих образцов.
Всю мою жизнь возможно разделить
На части две, не более, но все же:
«Любовь и мама». Можно совместить,
Ведь значит это все одно и то же.
Я видел маму, плакал вместе с ней,
«Мой милый Пип, зачем же ты ушёл?»
И никого не видел я мудрей,
Даже когда на землю я сошёл.
И больше я не плакал на крыльце,
Там молча чтили вечно мою память,
Память о парне, с розой на лице,
Который сердце, умирая, отдал маме…
