Сказ про Кольцовское чудо
Этот Сказ родился после спора с одной восторженной дамой –любительницей загородного отдыха на Берди в чересчур комфортных и тепличных (для меня) дачных условиях, железобетонно уверенной в том, что это и есть полноценный отдых на природе. Не навязывая своего мнения, я лишь попытался «подать товар лицом», искренне надеясь, что хоть кого-нибудь смогу «обратить в свою веру». Итак…
Жаль мне вас, «кроты»! Как представлю: с одной стороны эта полустоячая заводь Бердского залива (представляю ее химический состав!), с другой – захлопнутые наглухо ворота; с третьей – забор соседа, с которым совсем не хочется общаться, и без «бодигардов», в лице Ваших волкодавов, было бы совсем неуютно там находиться. Оно и понятно: всё побережье плотно застроено, ходят, небось, мимо всякие темные, часто нетрезвые, личности. Оттуда – музыка, отсюда – строительный шум или звуки авто. Вот и топчитесь Вы на своем пятачке, как в загоне, пусть и с видом на природу. Тем более, я прекрасно знаю, сколько народу «пасется» по берегам наших водоемов в летний сезон, и спастись немного от этого столпотворения можно только на островах, да и то…
Согласен, конечно, лучше так, чем вообще никак, кто ж спорит, особенно если нравится. Но некоторые почему-то свято убеждены, что, приехав на свои «фазенды» и «ранчо», оказываются на природе, особенно те, кто из города. Бедняжки! Да, глоток свежего, по сравнению с вонючим городом, воздуха, плюс смена обстановки – это, безусловно, отдушина. Но все же…
А теперь про мою «отдушину», ведь я сливаюсь с природой в полном смысле этого слова – такую полноценную релаксацию после трудовой недели, как у меня, имеют только избранные! И я рад, что оказался в Сибири, хотя бы из-за того, что освоено и заселено всё вокруг намного меньше, чем, например, в родном Татарстане. Да и ехать далеко совсем не надо: часа полтора-два от порога дома на велосипеде – и я в гостях в волшебном царстве Берендея! Даже не верится порой, что всего в каких-то двадцати пяти-тридцати километрах огромный полуторамиллионный мегаполис, столица Сибири, третий город России.
В «землянке», как Вы выразились из желания уколоть, я время не провожу, так, укрываюсь от непогоды, да ночую. Печка есть, а если зарядил дождь, то и поесть приготовить можно, не выходя на улицу. Да и не землянки это, а небольшие срубные лесные избушки. Вы, пожалуй, забыли уже, как пахнет внутри разогретого на солнышке сруба, такого сна, как там, у меня не бывает нигде!
Избушки стоят на небольших речках: на Волчихе, на Коене, на Каменке, на Ельцовке (правда, там уже чувствуется дыхание цивилизации – неподалеку Академгородок). Найти самостоятельно эти заимки крайне затруднительно – они только для своих, лишь зимой лыжня может предательски привести к ним чужака. На машинах подъехать весьма проблематично, и то, смотря на какой машине, а к некоторым невозможно вообще.
Чуть выше и ниже домика на Волчихе – две бобровые плотины: зеленые запруды, сточенные под карандаш деревья в два обхвата, норы-сифоны под берегом. На косогорах во множестве тарбаганьи норы, и, если к ним потихоньку подкрасться, видно, как эти забавные толстячки играют и заботливо вылизывают друг друга. Встречал косуль, барсуков, лося. Лисичка одно лето к костру подкрадывалась, видимо, молоденькая, любопытная. Благодаря рыжей «разведчице», безымянный приток Волчихи, из зарослей которого она нас разглядывала, получил название «Лисиха». А уж как бурундуки в салочки круговерть заведут – только держись, разве что не через ноги перепрыгивают, наглецы! Про симфонию птичьих голосов говорить банально, но не упомянуть не получается – всё время флейту охота взять с собой!
Рядом никто не пакостит – совесть не позволяет. Мы вокруг всё облагородили, проредили редколистный кустарник, вырезали сухостой, убрали валежник, посадили елочки, построили мостки.
А с сумерками приходит тишина… Нет, не тишина, а Тишина… Полная. Почти гробовая. Звенящая. Такая, что самому перестать дышать хочется. И давящий звездный небосвод усиливает эту феерию безмолвия. Лишь дерево где-то ухнет о землю, завершив свой жизненный цикл, да шорохи и крики ночных обитателей леса с пощелкиванием костерка не дают забыться в полном уединении, если никто из своих не пожалует.
Вечерами после многокилометровых марш-бросков на велосипеде или пешком начинается чайный «литрбол» – чайника по два на брата отлетают в легкую! И какого чая! Заварки можно вообще не добавлять: душица, зверобой, смородиновый лист, лабазник… Можно чаги добавить, можно бадана, ближе к осени – ягоды шиповника и калины. Такой цвет и запах, аж дух захватывает, с дымком! Всё уговариваешь себя – хватит, хватит «дуть» жидкость, ночь впереди… Ох, не получается вовремя остановиться, хотя и говорят: чай – не водка, много не выпьешь. Ага, как же! Уже потом, среди ночи начинаются сонные уговоры собственного мочевого пузыря: «Слышь, браток, ну что ты такой беспокойный, давай еще чуток поспим, а?!» О-хо-хо… Ни разу, скажу по секрету, уговорить его не удалось, но ничего, зато полезно: почки промываются на пять с плюсом.
Утром долго не можешь выбрать себе променаж: куда смотаться – в верховья реки Коен, или вниз, по Казачьей гриве, или на гору Лысую, или на Каменку, желаешь всюду и враз. Ну, здоровьем пышешь – это само собой разумеется! Верст 50-60 в день на велике – в легкую! Нашел способ форсированной установки на позитив: когда работаешь в гору, с наибольшей нагрузкой, в такт дыханию повторяешь шепотом одно и то же слово: «Радость! Радость! Радость!» Иногда даже становится жаль, что закончился подъем, зато вниз – аж ветер пыльцу схватывает, и в ушах свистит! После таких психологических внушений жажда физических нагрузок, поверьте мне, – почти наркотическая.
Здорово помогают соблюдать необходимую для поддержания постоянной скорости частоту дыхания, как ни странно, кукушки. Я заметил: в любое время, в любом месте интервал между «ку-ку» всегда один и тот же.
– Ку-ку! – «отмеряет» нужный такт кукушка, далеко слыхать.
– Фух! – шумно выдыхаю я.
– Ку-ку!
– Фух!
Даже сожалеешь, если не слышно серокрылого «метронома».
Кстати, научился управлять великом почти виртуозно! Долгими зимними месяцами я часто не выдерживаю, захожу в кладовую к своему железному «коньку» и, закрыв глаза, беру в руки руль тонкоспицевого друга, лишь глубоко вздыхая. Скорей бы сезон, скорей!
Когда летишь вниз, хочется превратиться в одно большое лёгкое – запах трав и цветов, особенно в разогретых солнцем распадках, нереально медовый, просто одуряющий. А в одном месте, на крутом, обращенном к солнышку косогоре в урочище Конское кладбище, пахнет так, что кажется будто бы каждый июль там регулярно переворачивается цистерна с клубничным вареньем! Быстротечное сибирское лето, как тисками, сжимает время буйства природы, укорачивая вегетативный период жизни всего живого, поэтому возникает порой такое ощущение, что цветет, благоухает и созревает всё почти одновременно. В том числе, летающее, стрекочущее и опыляющее.
Когда почти в изнеможении припадаешь к источнику влаги – роднику, лесному ручейку – ломящему зубы в любое время года, с умилением наблюдаешь, как цветастые быстрокрылые бабочки-подружки налетают, в прямом и переносном смысле, на мокрую от пота футболку, развешанную для просушки на солнышке, жадно высасывая соль своими тоненькими хоботками. Невольно сравниваешь их с представительницами прекрасного пола, улыбнувшись мысли, что и им от тебя что-то надо. Иногда даже просишь их поторопиться с «трапезой», подгоняя легким прикосновением: всё, «девчонки», хорошего понемножку, мне пора дальше! К слову, и в биологию-то я пошел, в свое время, благодаря детскому увлечению энтомологией.
Удивительное дело: я, почти забывший двухмесячную практику по ботанике и зоологии на биостанциях Казанского университета после первого курса, среди этого раздолья мгновенно вспоминаю и русские, и латинские названия флоры и фауны, сражая ёмкостью памяти своего юного друга – Артура, сына земляка Рудаля. Парень любит и ценит всё это великолепие, поэтому много лет путешествует со мной, мотая на ус мои бесконечные истории и рассказы.
«Ага, заливай-заливай», – скажет мне иной представитель плодовитого «кротовьего» племени. А клещи, а гнус, а жара, а застящий глаза пот, а заморозки, схватывающие под утро траву легким белесым инеем, бывает, даже летом?! Что ж, ваша правда, «слепые обладатели драгоценного черного меха» – из песни слов не выкинешь! Точнее, выкидывать не надо, ибо и так поется у классика: «Холод, дождь, мошкара, жара – не такой уж пустяк!» Прости меня, сладкоголосый Юра Кукин за плагиат, только с тобой легче «гвоздить» ноющих «землероев», я продолжу цитировать твои вирши и еще раз вздрогну, вспомнив живописанное ими пледно-кресельное «счастье»: «И чтоб устать от усталости, а не от собственной старости…»
А когда пробьет желтизной лысеющие день ото дня лесистые косогоры, приходит грибная пора! М-м-м, какие богатые «клондайки» я знаю! И лисятники, и опятники, и груздевники – места у нас воистину благодатные. Кстати, бледная поганка не водится. Иногда даже интерес теряется – сидишь, режешь-режешь грибочки, как на плантации. Одна проблема – вывезти урожай. Нет, еще одна: жена часто домой не пускает с обильным грибным «уловом». Опять, мол, грибной «маньяк», натащил, обрабатывать надо! И музыкой мне звучит ее приветливое ворчанье!
Конечно, вокруг родной уютной «Кольцовочки» со всех сторон лес, и полное ведерко грибов я иногда собирал, держа в поле зрения свою девятиэтажку. Но население нашего наукограда неуклонно растет, и все чаще натыкаешься на самое противное зрелище для нашего брата, грибника – пеньки от ножек свежесрезанных грибов! Поэтому, чтобы полностью отдаться грибной «охоте», надо все же отъехать подальше.
Начинается мой «бомжацкий» сезон с конца апреля, если снежное покрывало не залежится дольше обычного – Сибирь есть Сибирь. Правда, «шлепать» первое время приходится пешим порядком, ибо земля, дурманящая запахом непросохшей влаги, еще совсем скользкая. Зато гнуса вообще нет, лишь не забывай осматривать одежду – не ползет ли оголодавший за зимнюю спячку клещ. Обычно я убываю под конец дня в пятницу, возвращаясь вечером в воскресенье. И этого вполне хватает для глобального, всеобъемлющего восстановления сил и настроения перед грядущей трудовой неделей.
Завершение сезона, прерываемого лишь затяжными осенними дождями, происходит только в ноябре, когда «ставить точку», как и ранней весной, отправляешься пешочком по легшему уже до апреля неглубокому сахарно-белому снежку.
А что же зимой? Раньше, когда сам был помоложе, а народ не такой «закабаневший», мне удавалось собирать команду из, минимум, трех тропарей. Потому сезон переходил в лыжный. К сожалению, сегодня в одиночку или даже вдвоем с некогда неразлучным Рудалем, протропить по снежной целине до избушки за короткий световой день редко удается – успеть бы до темноты вернуться домой. Но сейчас и он «сдулся», а больше почти никто не ходит...
С темнотой в лесу зимой шутить, понятное дело, не стоит, ибо случилась одна поучительная история. Однажды наш товарищ, заядлый турист-фанатик, Саша Бороздин в сумерках кинулся за нами в погоню. Он узнал, что мы с Рудалем и сыновьями двинули на Волчиху в старую, ныне развалившуюся от времени, избушку, которую сам же нам когда-то показал. Больно компания наша Сане нравилась, да конец трудовой недели настал. Уж он-то ни капельки не сомневался, что найдет заимку в любое время суток с завязанными глазами! Но не нашел: разыгралась метель, и нашу лыжню занесло. Шел, вроде бы, правильно, но в сгустившейся темноте места не узнал, порыскав взад-вперед в темноте в радиусе метров пятисот. Пришлось ему, отчаявшемуся нас найти, переночевать в сугробе, как куропатке. Турист-горемыка вырыл яму, накрылся с головой пуховиком и сунул ноги в рюкзак – ни спичек, ни котелка, ни топорика он с собой не захватил, самонадеянно сорвавшись в погоню за нами налегке. Копаю, рассказывал Саня позже, и думаю – чем не могилка?
Самое обидное, наш мытарь слышал стук топора, показавшийся ему в тот момент почти миражом (мы выходили среди ночи подколоть дровишек для печки). Однако направление источника звука среди метели не угадывалось даже приблизительно. Саня, преисполнившись, было, надежд «на спасение», выскочил из сугроба, и, истошно закричав, осатанело заметался между стволами. Однако порывы не утихавшего ни на секунду ветра проглотили этот тихий «писк», лишь немые деревья, футболя друг другу остатки его слабого эха, сочувственно качали кронами… Честное слово, мы не слышали ни-че-го! Пришлось ему, сокрушенно вздохнув, вернуться в свою белоснежную норку.
Забывшись на какое-то время, и испугано вздрогнув от пробуждения, Саня начинал лихорадочно ощупывать себя – нет, жив еще, курилка! «Норка» не стала могилкой! И так всю ночь – закемарил, очнулся, ощупался; закемарил, очнулся, ощупался. Вроде живой.
С первыми лучами солнца наш «отморозок» негнущимися пальцами пристегнул крепления лыж и обреченно двинул по направлению к Кольцову, чуть не плача от осознания факта необходимости изнурительной тропёжки – лыжню занесло окончательно. От мысли продолжать поиски избушки он отказался напрочь. Домой, скорее домой, пока еще не угасли последние силы! Слава Богу, хоть метель прекратилась, но приморозило.
А мы выспались в тепле, позавтракали и, не спеша, тоже тронулись восвояси. Вскоре нас ожидало немалое удивление: чьи-то лыжные следы! Но, граждане хорошие, здесь кроме нас никого не могло быть – до избушки накануне вечером мы добрались уже почти в темноте! Да и с утра придти неоткуда – до ближайшего жилья ой, как не близко! Однако обширная площадь снежной целины, хаотично исполосованная чьими-то лыжами, нам миражом не показалась. В голову полезли мысли, навеянные богатым туристским фольклором, о черном альпинисте по имени Чичинака, на которого мы в горных походах когда-то постоянно списывали мелкие казусы и необъяснимые пропажи кое-какого барахлишка. Конечно же, всё это – проделки Чичинаки! Надо же, чертяка, и тут нас достал, да еще совсем рядом с нашей избушкой ошивался!
Чуть позже выяснилось, что Чичинака, оказывается, тоже проживает в Кольцове – лыжня недвусмысленно вела в нужном направлении. Мы не уставали благодарить мифическое существо за первый протроп, ведь по нему шлось намного веселее. И вот впереди замаячила фигурка уже вполне реального живого существа. Мы добавили ходу, жаждая быть первыми в мире туристами, которым, наконец-то, удастся познакомиться с легендарным Чичинакой вживую. «Чичинака», как вы сами догадываетесь, к тому моменту уже с огромным трудом переставлял свои одеревене��шие ноги – в нем мы не сразу признали родного Бороздина. Повиснув на лыжных палках и тяжело, с хрипотцой, дыша, он равнодушно окинул нас отсутствующим взглядом: сил не осталось даже на эмоции. Однако горячий чаек из термоса и бутерброд с запашистым копченым сальцем немножко вернули Саню к жизни. Заправившись чуток, он уже по нашей лыжне пошел намного бодрее.
М-да, урок был получен на всю жизнь. С тех пор палатка, спальник, котелок и топор (про спички не упоминаю), стали постоянными атрибутами нашего даже самого коротенького зимнего похода.
Однако вновь вернусь к описанию и философскому осмыслению своего любимого хобби – «фул-контакта» с природой, достижению абсолютной «нирваны» путем максимального в нее погружения.
Справедливости ради отмечу, что, основательно отдохнув подобным образом, возвращаться к цивилизации совсем не в тягость, как можно было бы ошибочно предположить, ведь всё же человек я городской. Даже радуешься ее благам: желанная ванна, телевизор, чистая постель… Да, всю прелесть достижений цивилизации особо остро можно прочувствовать лишь на резком контрасте, а не в замене одних декораций цивилизации другими, дачными, пусть внешне и напоминающими природу. Для меня третьего не дано: либо природа, либо цивилизация. Восторги от дачного отдыха якобы на природе мне недоступны. Это, на мой взгляд – усеченная, кастрированная природа, так и знайте!
Теперь пришла пора познакомить вас с нашим избушечным «бомондом». К тотальному одиночеству я не стремлюсь, иногда даже устаю от чересчур звенящей тишины, мечтая, чтоб хоть кого-нибудь занесло «на огонек». Кстати, сотовый в тех местах не ловит. И слава Богу.
О-о! Какая интересная публика порой подтягивается! Люди, которых неудержимо тянет сюда, интеллигентны внутренне, хотя внешне могут выглядеть грубовато и сурово. Недаром пелось у классика: «они в городах не блещут манерой аристократа». Энергетика дикой природы и наша философия увлеченности ею ровняют всех, вне зависимости от образовательного или социального уровня. Каждый интересен по-своему, каждому есть, о чем поведать миру.
Это и бывший охотник Влад из Академгородка, неразлучный со своей верной «лесной» подругой Таней, и Андрей, по прозвищу «Большое Дуло», каждый раз удивляющий нас очередным прибамбасом – то прибором ночного видения, то «суперским» таежным «прикидом». И строитель избушки на Волчихе хлебосольный Илья, страстный коллекционер самоваров, суровый и прикольный одновременно, и старик Покровский, бескомпромиссный критик Путина. И Михаил, потомственный интеллигент, для которого перейти на «ты» даже после брудершафта – проблема. И Саня Лабенский - порой он так витиевато ведёт линию мысли, излагаемой почти толстовскими предложениями, что иногда забывает, с чего начал. И никогда не унывающий Василий, по прозвищу «Федор Конюхов с «Топ-книги», славящийся вдохновенным исполнением любимой украинской песни «Коломыя», а также своими почти авантюрами – одиночными длительными велосипедными вояжами, практически без снаряжения. Он любит забираться в такую глухомань, что иногда, внимая его рассказам, просто диву даешься, как ему, экстремалу до мозга костей, удалось выжить.
Никогда не забуду один случай. Стояла середина жаркого влажного июля – поры массового выплода оводов и слепней. Прибыв в избушку на Волчихе, я судорожно залил в себя литра два живительной прохлады из Лисихи и блаженствовал, «отсыхая» от бесконечных атак свирепствующих кровососов. От этого исчадия ада я спасался, плотно задраившись в форменный лесной костюм «Егерь» с накомарной сеткой, а потому был обезвожен и обессилен. Благо, хоть в домике гнус всегда отставал. И вот на пригорочке у избушки появился улыбающийся Василий «Конюхов» с велосипедом в одних плавках, в плотном окружении роя мелких вампиров. У меня чуть глаз «не выпал»: кровь в местах укусов стекала тоненькими струйками, запекаясь на солнышке. Честно говоря, я в тот знойный день вообще никого не ожидал увидеть, не раз прокляв себя по дороге, мол, лучше б дома сидел, какого лешего поперся? Василий поставил велик и, поприветствовав меня, не спеша лег на стремнину всегда холоднющей Волчихи, перевернувшись пару раз с живота на спину. Освежившись, он троекратно осенил себя крестным знамением: «Красота!» Почувствовав моё искреннее изумление, многозначительно изрек: «Ну, покусали, и что? То ж твари Божьи!» Как оказалось, наш фанат-экстремал таким образом готовился к путешествию на знаменитые, местами непроходимые Васюганские болота, что на севере области. Кстати, именно он принес в заимку изображение Светлого Образа, к которому я всегда приветственно обращался.
И другие наши «единоверцы», обо всех не расскажешь – их нужно видеть и слышать! Уникумы, одно слово!
С началом охотничьего сезона количество «оруженосцев» заметно возрастает, я не стал бы их всех чохом причислять к охотникам: некоторые умеют только палить. Но и настоящих охотников тоже хватает – все же угадывать их я научился безошибочно. Мне не раз перепадало от их промысла: то похлебка и бифштекс из зайчатины под обстоятельный рассказ про особенности охоты на длинноухого. То ароматный супчик из тетерева, то рябчики, запеченные на углях в фольге, с грибным рагу и салатом из молодого папоротника и свежих листьев крапивы. Даже свеже засоленный хариус, только-только выловленный из Коена. И всё под ароматный чаек! Ну и, если у кого было, под что-нибудь покрепче. На свежем-то воздухе, у костра! М-м-м, наслаждение! И как без знаменитых, самых что ни на есть «правдоподобных» рыболовно-охотничьих баек в такие моменты? Уж наслушался-я-я! Вволю!
Вы, конечно, спросите: чего сам-то не охотишься? Не могу, люди, я же – бывший ученый-биолог, даже когда-то в далеком студенчестве нес дозор от браконьеров в составе университетской дружины охраны природы в Висимском заповеднике на Среднем Урале. Хотя причем тут это – не могу стрелять в живое и всё тут! Стрелков и без меня хватает, причем самых разных. Не стану осуждать охотников, но мне всегда тоскливо лицезреть испачканную кровью лесную красоту: еще совсем недавно она наполняла своей жизнью лес, и вот – жалкая и бездыханная, с остекленевшими глазами валяется на траве. Кстати, Влад тоже, со временем, охладел к охоте – надоело, мол, живность жизни лишать! Видимо, с возрастом некоторым приходит «насыщение кровью».
Словом, Природе-матушке будет лучше без моей стрельбы, и, надеюсь, она не устанет благодарить меня за это. Недаром широко бытует шутливое выражение «Берегите природу – мать вашу»!
Ну вот, друзья, в самом общем приближении я постарался изложить свою лесную «философию». Не думаю, конечно, что многочисленное дачное племя рядами и колоннами переметнется на мою сторону, но понимать мою страсть к «шатаниям» на природе в дальнейшем, несомненно, станет лучше.
Кольцово, 2009 год
