Можно плакать и танцевать, можно пить и по-детски злиться,
Вглядываться в горизонт с обездвиженностью провидца,
Вынимать его профиль из памяти, временем не избитый...
Здесь без юга не обошлось - загорелый, точёный, сытый.
Ты же знала: у всех, "кому за", должен такой случиться -
Море плещет в его глазах, перемешанное с нефритом.
Говоришь себе: это сон. Но такого ещё не снилось -
В его комнате джаз и рок, цвет и звук в ней соединились,
Став наркотиком и свободой - не поранься, не обожгись.
Ты летишь. Бесконечно. Вниз.
Каждой порой и волоском, сбросив шкуру, омолодилась.
Как иначе, когда он рядом - тонкий, будто бы кипарис.
Ты даёшь вам не больше года, но надеешься на десяток,
Он ложится на грудь, как лис - не приручен, хитёр и мягок,
Весь пропитанный запахом струн. Он старается, несомненно,
Стать последней такой удачей, влезть под кожу, вонзиться в вену.
Мир сужается до его микеланджеловских лопаток,
Превращая тебя в немого и голодного аборигена.
И в каком-нибудь недозимье, через сотни ночей от этой,
Ты увидишь его с девчонкой: недурна, хорошо одета.
Что-то ёкнет в больной грудине, вдруг захочется табака,
Но заставишь себя уйти, лишь пошатываясь слегка,
И подумаешь: вот и всё, моя песенка уже спета.
Ну а ты отхватила, дура, самый лучший кусок пирога.
