Ты под кожей моей разливаешь жестокий озноб,
Забираешься в мысли, запрет ставя на кислород,
Забываешь отдать меня сотне-другой ветров,
А затем уплываешь, срывая с кошмаров покров.
Ты меня убиваешь, ведя ладонь по губам.
Оставляешь в живых, хотя сам я давно воевал.
Погибал сотню раз, воскресая в зловонном дыму,
Умирал под обстрелом и вёл свой отряд во тьму,
Возрождался опять с первым бликом усталой зари,
Перекраивал жизнь, заставляя других уходить,
Перемалывал боли, ссыпал их все в вещь-мешок —
И на спину себе: там им будет не так хорошо.
Ты умеешь и делать больно мне, как никто.
А еще этот взгляд у тебя — как бокал с вином:
Одуряюще сладкий сначала — потом пьянит,
От него заштормит, как в стобальный все корабли
Начинает шатать по морской зеленистой воде…
Только жаль, что мои слова для тебя — «не те».
Для тебя все мои «люблю» — это детский крик:
Затухает спустя мгновенье, сорвавшись в пик,
Забывается тут же, меняя оси координат.
Так меня ты разрушишь… Да только сам виноват:
Из тебя делать идола — нет, никто не просил,
Я сорвался, придумал… И этим обоих убил.
