Екатерина Данайканич

я бы выкрала звёзды, как сделала это Солоха,
без разбора срывая любой загоревшийся камень.
ведь любой, кто о звёздах твердил – просто прятал в них похоть,
абсолютно любой – и так было, наверно, веками.

в этих лицах, губах, именах и замученных взглядах
я искала не больше, чем строчки для нового текста.
лишь бы муза была. лишь бы только она села рядом,
и смотрела в глаза, как в гляделки играли мы в детстве.

дорогая цыганка Рада,
я влюбилась, – он мне отрада, –
в твоего, дорогая, брата,
и страдаю недели три.

в среду вечером поздним у бара играли блюз,
заполняя пространство тоской уходящей богемы.
я читала стихи, но теперь я читать их боюсь;
я молилась христу, но христос мне ни капли не внемлет.

я молюсь опустевшему небу,
и уже не скрываю я дрожи.
ты мне музой, по правде, не был –
ты мне был оболочкой, кожей.

как легко полюбить, если только одними стихами,
как легко обожать, если только во снах появляться,
и без всяких обид, без "скотины" и даже без "хама",
и вообще без каких бы то ни было дискриминаций.

воздух густо пропах табаком,
а вокруг – болтовня – белый шум.
вечер вышел совсем никакой,
потому что опять я пишу

я готова поспорить: столетья назад
на костре бы сожгли тебя сразу.
потому что не могут одни лишь глаза
так тревожить измученный разум.

я боюсь стать поэтом – поганым и пьяным;
я боюсь, как есенин, прослыть хулиганом
и воришкой, лжецом и бандитом лихим,
и читать непорядочным людям стихи.

рук твоих касаясь смело,
я спою тебе французский вальс.
и неважно, что душа окаменела,
взгляд ловя зелёных глаз.