За гремучую доблесть грядущих веков
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей —
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей —
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
В морозном воздухе растаял легкий дым,
И я, печальною свободою томим,
Хотел бы вознестись в холодном, тихом гимне,
Исчезнуть навсегда, но суждено идти мне
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза, —
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.
Необходимость или разум
Повелевает на земле —
Но человек чертит алмазом
Как на податливом стекле:
Возможно ли измерить счастье весом,
Когда слова - пустой обычный вздор,
Что опускает на глаза завесу?
А дальше беспробудный лишь хардкор…
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей —
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Не жалею о том, что мечтаю,
Что не сбудется, не суждено.
Образ твой не хочу и стираю,
Только он здесь со мной всё равно.
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, — так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
В огромном омуте прозрачно и темно,
И томное окно белеет;
А сердце, отчего так медленно оно
И так упорно тяжелеет?
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"Господи!"- сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Дурить Вам голову всегда готов,
Слепить глаза и рвать нещадно душу,
Шептать на ушко нежно массу слов,
Чтоб вывернуть всю Вашу боль наружу.
Мы живы, если верим в чудо
В сплошной кромешной темноте,
В глаза, что цвета изумруда,
Что дарят жизнь твоей мечте.