слушай моя дорогая
пока всё догорает;
пока последний не мелькнёт всполох
я должна рассказать тебе — всё что вспомню
если бы я могла знать,
кем обернётся мой лев, какой обернётся гиеной
если бы я могла знать,
что в волчьей шкуре на самом деле сокрылись овцы
смерть не была бы такой мучительной
а была б мгновенной
просто шальная пуля в спину болеторговца;
если бы кто сказал, моя девочка, что взимается с тех
кто решил продавать боль, добывая её как руду,
я бы конечно же выбрала только твой
золотой смех,
только остаться с тобой одною и в здравии и в бреду;
но я шла, я шла от тебя как заворожённая,
пеший путь будущей жертвы — самостоятельно, на заклание,
и не обращала внимания, что трава подо мною сожжённая
что сама я уже — просто тень,
плохое воспоминание
о проигранных многоходовках
о больных близких, дышащих с хрипом
о каких-то птицах — красивых но полудохлых
об ужасных звуках из кем-то сломанных скрипок
это всё я была, нестройная музыка из плохой гитары,
и такое ты взять хотела, такому отдать невинность
и волшебным соком наполнить покрытую плеснью тару
всё сидела мол «я теперь никуда не сдвинусь
если ты не прекратишь этот танец разрухи
этот мир внутри меня ведь давно весь твой
или правду о тебе всё-таки доносили слухи
что ты только врёшь что любишь,
но сердце твоё мертво»
только сердце мое было полно страха, моя милая,
отравляющего всё мое естество,
как боится любого жеста тот, кто уже повыломал
не один хороший и крепко растущий ствол;
как боялась — тебя боялась я — как незаслуженной почести
как теперь я сижу в этой комнате в одиночестве
как теперь ни один не похож на тебя,
да и глупо было на это надеяться,
что хоть раз повторится снежинка облако или деревце
и мне больше совсем не молится,
даже уже не плачется,
только на поллица отпечаток конченой
неудачницы
где-то ты на другом конце страны счастливая, солнцем сибирским зАлита
радостная сидишь перед камерой,
в блеске своей красоты демонической,
и одним только этим даёшь мне причину
пока не сваливать
до сих пор питая как
персональное
электричество.
