Я знавал одного монаха, отшельника, святого. Он жил одною сладостью молитвы - и, упиваясь ею, так долго простаивал на холодном полу церкви, что ноги его, ниже колен, отекли и уподобились столбам. Он их не чувствовал, стоял - и молился.
Я его понимал - я, быть может, завидовал ему - но пускай же и он поймет меня и не осуждает меня - меня, которому недоступны его радости.
Он добился того, что уничтожил себя, свое ненавистное я; но ведь и я - не молюсь не из самолюбия.
Мое я мне, может быть, еще тягостнее и противнее, чем его - ему.
Он нашел, в чем забыть себя... да ведь и я нахожу, хоть и не так постоянно.
Он не лжет... да ведь и я не лгу.
