Мой ветхий шалаш был ветром подкошен
и сотни других таких шалашей.
На завтрак и ужин там ходят попозже,
чернее носов лишь лоскуты шей.
Не знаю, когда, но уверен, что точно
тебя я там встречу под тенью дерев.
Мотнёмся на речку, где, может, песочные
замки стоят ещё, водный напев
всех усыпляет задир, хулиганов,
что любят песочные замки ломать.
Не скажет никто, что ещё слишком рано,
в теньке я осмелюсь вдруг поцеловать
и тут же сбегу, где в сифу иль в прятки,
а может и вовсе в войнушке бои.
И чем будут ярче сверкать мои пятки,
тем крепче уверен — теперь не один.
В кустах старшаки распивают, смеются
над нами по-доброму, пить не дают.
А ночью мы с танцев, где все как на блюдце,
сбежим, чтобы позже последний приют
найти у костра уже следующей ночью,
погреться, попеть, а потом вновь сбежать
к реке, где луна серебристый свой росчерк
оставит волнам. Очень часто дышать
и много молчать, да смотреть втихомолку
на то, как горят в твоих синих глазах
каскады огней, чтобы после твой громкий
смех слышать всюду в полях и лесах.
Разъедемся, память поставив на якорь
там, где стоит, все поправ города,
размытый природой пионерлагерь
в котором и не был я никогда.
