Любимая, нальём ещё вина...

* * *
Любимая, нальём ещё вина.
Уходит август. Светлая волна
ребячится, гарцует, веселится,
как юная шальная кобылица.
И ласково за этой кутерьмой
следит Везувий, древний и немой.
Ты слышишь?
Нынче псы так мерзко воют –
надрывно, зло. Плывёт над мостовою
их лютый плач – и тонет в бодром гаме
весёлых улиц. Бледный, как пергамент,
идёт гуляка. Вкусно пахнет рыбой,
лепёшками, луканской колбасой.
Поёт юнец, беспечный и босой.
Стоит легионер суровой глыбой.
Кричит седой торговец. Кот бежит.
О, боги, как люблю я эту жизнь
и этот город, пёстрый и счастливый,
на склоне у лазурного залива.
Родная, до чего же хорошо:
так ветрено, так солнечно. Так жутко,
что всё пройдёт. Как зёрнышки кунжута
сметёт нас время, смелет в порошок.
Другие здесь, в тени, у колоннады
когда-нибудь…
Любимая, не надо!
Не плачь, родная, что ты?! Это сны.
Мы счастливы, здоровы, влюблены,
в начале доброй, светлой эпопеи,
нам годы жить – не дни или часы…
…О боги! Как зловеще воют псы.
Как будто к скорой гибели Помпеи.
Other author posts
Ни вины, ни войны...
Ни вины, ни войны, ни выстрелов – одиночество, мир иной. Я живу далеко на выселках, я планету себе здесь выстрою
Ослик
Человек шёл по берегу. Он был обвешан яркими игрушками. Под ними, на груди, скрывался фотоаппарат. Ещё был мегафон. Такой громкоговоритель, которым пользуются водные спасатели, чтоб поругивать заплывших за буйки. Мерзкая вещица и самонадеянная, но...
Я уже не пойду за тобой...
* * * Я уже не пойду за тобой. Пахнет дымом. Морозно. Повторяет уставший прибой:
Любимый, не уходи
Тоскливо, тоненько, жалостно Свирелью плачет в груди: «Не хочешь спорить? Пожалуйста. Но только не уходи».