(Виталию Николаеву)
Крадется в тиши Новый год по задворкам,
Готовый вот-вот заглянуть и в наш дом,
И пахнет зима мандариновой коркой,
И терпкою хвоей, и сладким вином.
Пушистая елка меж окон в простенке,
И праздничный стол, и салат оливье…
А я у отца прикорнул на коленке,
И рядышком мама, и мне девять лет.
Еще два часа, и ударят куранты.
Включён телевизор. Там дети поют.
Там мальчики в галстуках, девочки в бантах.
Там первый солист. Я его узнаю.
За окнами мгла становилась всё гуще.
Заслушалась мама – слезинки со щек:
Поёт, как молитву, он песню о пуще,
А я не умею молиться еще…
Он песней своею напомнил о лете,
И будто зима – только сказочный сон.
Один он такой, тот солист, на планете,
И хочется петь мне вот так же, как он.
Но я никогда не смогу, не сумею,
Ведь, чтобы так петь, надо гением быть!
А мальчик поет, и душа цепенеет,
И хочется в небо высокое взмыть.
А мама и папа почти не дышали.
Как в храме, звучал этот ангельский глас.
Нам было неважно, как мальчика звали,
Ведь отроком-ландышем был он для нас.