Когда папа заболел, пришел доктор и сказал:
- Ничего особенного, маленькая простуда.
Но я вам советую бросить курить, у вас в сердце легкий шумок.
И когда он ушел, мама сказала:
- Как это все-таки некультурно - доводить себя до болезней этими проклятыми папиросами.
Ты еще такой молодой, а вот уже в сердце у тебя шумы и хрипы.
- Ну, - сказал папа, - ты преувеличиваешь!
У меня нет никаких особенных шумов, а тем более хрипов.
Есть всего-навсего один маленький шумишко.
Это не в счет.
- Нет - в счет! - воскликнула мама. - Тебе, конечно, нужен не шумишко, тебя бы больше устроили скрип, лязг и скрежет, я тебя знаю.
- Во всяком случае, мне не нужен звук пилы, - перебил ее папа.
- Я тебя не пилю, - мама даже покраснела, - но пойми ты, это действительно вредно.
Ведь ты же знаешь, что одна капля папиросного яда убивает здоровую лошадь!
Вот так раз!
Я посмотрел на папу.
Он был большой, спору нет, но все-таки поменьше лошади.
Он был побольше меня или мамы, но, как ни верти, он был поменьше лошади и даже самой захудалой коровы.
Корова бы никогда не поместилась на нашем диване, а папа помещается свободно.
Я очень испугался.
Я никак не хотел, чтобы его убивала такая капля яда.
Не хотел я этого никак и ни за что.
От этих мыслей я долго не мог заснуть, так долго, что не заметил, как все-таки заснул.
А в субботу папа выздоровел, и к нам пришли гости.
Пришел дядя Юра с тетей Катей,
Борис Михайлович и тетя Тамара.
Все пришли и стали вести себя очень прилично, а тетя Тамара как только вошла, так вся завертелась, и затрещала, и уселась пить чай рядом с папой.
За столом она стала окружать папу заботой и вниманием, спрашивала, удобно ли ему сидеть, не дует ли из окна, и в конце концов до того наокружалась и назаботилась, что всыпала ему в чай три ложки сахару.
Папа размешал сахар, хлебнул и сморщился.
- Я уже один раз насладила этот стакан, - сказала мама, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник.
А тетя Тамара расхохоталась во все горло.
Она хохотала, как будто кто-то под столом кусал ее за пятки.
А папа отодвинул переслащенный чай в сторону.
Тогда тетя Тамара вынула из сумочки тоненький портсигарчик и подарила его папе.
- Это вам в утешение за испорченный чай, - сказала она. - Каждый раз, закуривая папироску, вы будете вспоминать эту смешную историю и ее виновницу.
Я ужасно разозлился на нее за это.
Зачем она напоминает папе про курение, раз он за время болезни уже почти совсем отвык?
Ведь одна капля курильного яда убивает лошадь, а она напоминает.
Я сказал:
Вы дура, тетя Тамара!
Чтоб вы лопнули!
И вообще вон из моего дома.
Чтобы ноги вашей толстой больше здесь не было».
Я сказал это про себя, в мыслях, так, что никто ничего не понял.
А папа взял портсигарчик и повертел его в руках.
- Спасибо,
Тамара Сергеевна, - сказал папа, - я очень тронут.
Но сюда не войдет ни одна моя папироска, портсигар такой маленький, а я курю
Казбек».
Впрочем...
Тут папа взглянул на меня.
- Ну-ка,
Денис, - сказал он, - вместо того чтобы выдувать третий стакан чаю на ночь, пойди-ка к письменному столу, возьми там коробку
Казбека» и укороти папироски, обрежь так, чтобы они влезали в портсигар.
Ножницы в среднем ящике!
Я пошел к столу, нашел папиросы и ножницы, примерил портсигар и сделал все, как он велел.
А потом отнес полный портсигарчик папе.
Папа открыл портсигарчик, посмотрел на мою работу, потом на меня и весело рассмеялся:
- Полюбуйтесь-ка, что сделал мой сообразительный сын!
Тут все гости стали наперебой выхватывать друг у друга портсигарчик и оглушительно хохотать.
Особенно старалась, конечно, тетя Тамара.
Когда она перестала смеяться, она согнула руку и костяшками пальцев постучала по моей голове.
- Как же это ты догадался оставить целыми картонные мундштуки, а почти весь табак отрезать?
Ведь курят-то именно табак, а ты его отрезал!
Да что у тебя в голове - песок или опилки?
Я сказал:
Это у тебя в голове опилки,
Тамарище Семипудовое».
Сказал, конечно, в мыслях, про себя.
А то бы меня мама заругала.
Она и так смотрела на меня что-то уж чересчур пристально.
- Ну-ка, иди сюда, - мама взяла меня за подбородок, - посмотри-ка мне в глаза!
Я стал смотреть в мамины глаза и почувствовал, что у меня щеки стали красные, как флаги.
- Ты это сделал нарочно? - спросила мама.
Я не мог ее обмануть.
- Да, - сказал я, - я это сделал нарочно.
- Тогда выйди из комнаты, - сказал папа, - а то у меня руки чешутся.
Видно, папа ничего не понял.
Но я не стал ему объяснять и вышел из комнаты.
Шутка ли - одна капля убивает лошадь!
