Не ждал ареста и расстрела,
А пил французское Бордо.
От травмы детской застарелой
Ты в лес бежал из городов.
Поэт, стрелой летевший к славе
Под мокрой тяжестью ресниц,
Ты прутья клетки словом плавил,
Жар-птицей был средь прочих птиц.
Ты был поэтом Петрограда,
Где женщин брал как города.
Горенко взял осадой, правда,
Но и она сказала "да".
Вторым был избран после Блока.
Ты был серебряной стрелой.
Цвета меняя, женский локон
Ты в книге нёс на аналой.
Читал стихи соленым брызгам
И севастопольским волнам.
Для жизни собственной ты с риском
Открыл Аддис-Абебу нам.
Поэт в цилиндре и во фраке,
Ты так горел в последний год!
Души своей пылавшей факел
Пронес сквозь годы непогод.
Ты ранним утром ждал Аврору.
Старо предание, старо...
На смену белому террору
Кровавее пришел террор.
Где узники тюремных камер
Стонали глухо по ночам,
А стены, став черновиками,
Несли посланья палачам.
Стихи про Болдинскую осень
И неприятие войны
В твоей последней папиросе
Остались все заключены.
В расстрельный август акмеизма
Вошел апрельский херувим...
Никто виновным не был признан
В его пролившейся крови.
