Отчего эти ветки похожи на вены, кто их вырезал, чей озабоченный скальпель отделять не гнушался от плоти? Наверно, легче видеть смолу в очертаниях капель. Кто поверит кривой, полоумной старухе, что колец годовых насчитает за триста: будто в порослях-внуках, простых, лопоухих, не осталось породы – с приходом садиста стоэтажного роста, соседа с набором химикатов, со списком кошмарных увечий?
Отчего эти ветки синеют над бором,
отчего бродит холод по ним человечий?
Дышит хриплое чучело в перьях вороны. Веет страхом от грубых опухших залысин. Ветер в ноты Шопена попал похоронным настроеньем – эксперт, вездесущ, независим. Кто поверит лесным молчаливым особам (дуб глядит пауком, весь в шипах и наростах): будто воздух повсюду, но здешний особо, стал по сущности ближе к среде Холокоста, будто воздух в наследство ЕМУ отписали – приходящему чёрным безжизненным дымом с концентрацией зла, переплюнувшей Салем?
Не вреди – и останешься сам невредимым.
Загораются листья на жидких макушках истекающей внутренней тенью подсветки. Приходи наблюдать и со мной обнаружь, как
поразительно вены похожи на ветки.
