Посвящается моей подруге Аде, которая улетела…
Искаженное нечеловеческими страданиями лицо, вырезанное из сухого полешка, никому не нравилось. И не потому, что сделано кустарно. Наоборот. Слишком правдоподобное отталкивало: открытый в нервной истерике рот, исхудавшие скулы, морщины по коже, глаза навыкате. Казалось, голодный взгляд следил за каждым и держал в напряжении.
- Ада, где ты это взяла? – Саша ткнул пальцем на стену.
- Красивая работа, – улыбнулась хозяйка. – Когда наш дом сносили, то вырубили за ненадобностью и сад. Там росли груши, да яблони. Яблони старые, знатные, сорта Апорт. Каждое яблоко по полкило весило. Висит такое чудо на ветке, красным бочком светится. А в комнату занесешь – аромат, дышать им, не надышаться.
- При чем тут это? – эксклюзивное деревянное зодчество не вязалось с рассказом о саде.
Ада продолжала, будто не слышала вопроса:
- Забрали мы с братом те вырубленные стволы, увезли подальше, за Веригину гору. Складировали на даче под навесом, чтобы высохли. Нет, не на дрова. Герман задумал из них алтарь вырезать в церковь. Чтобы память была.
-Получилось?
- Конечно. Только заказчик часть сюжетных композиций не принял. В том числе и эту. Почему, не понятно? Посмотри, вот они, муки адовы, - Ада сняла маску, погладила морщины на деревянном лице, будто разглаживала. - Удивительное чувство пластики и материала. Сильная работа. Честная. И название есть – Голод.
Александр всегда прислушивался к внутреннему голосу и старался делать только то, что подсказывало сердце. Руки чесались сорвать полешек медового цвета со стены. Вырвать и выкинуть куда подальше, а лучше сжечь! Он не хотел понимать, зачем его учитель, а позже и верный друг Ада, приняла от родного брата в дар маску Голода? Приняла, как должное, и место определила в зале особенное, чтобы ото всюду видно было.
При всем своем уважении к мастерству автора, Саша даже не скрывал недовольства. Гость вышел из комнаты молча, заглянул на балкон, да там и остался. Он любил приходить в этот дом, поболтать, полюбоваться видом гор с десятого этажа высотки. Днем далекий снег на горных вершинах поблескивал в лучах солнца, а вечером после заката светился нежным огнем. Чуть ниже, склоны покрыты зеленью хвойных лесов. Особенно после дождя, когда воздух чист и свеж, казалось, будто видишь каждую ель.
Александр опустил взгляд ниже. Автострада нервно пульсировала, будто кровь по вспоротым венам. Лезвия дорог разрезали мир на две части. В верхней - свобода синего неба и зеленые холмы, в нижней – снующий, задымленный мегаполис.
Если вернуться лет на пятьдесят назад, в детство Ады, картина была бы иной. Яблоневые сады предгорья сливались с городом и перетекали по пологому склону вниз, на распланированные в клетку улицы. Вдоль аллей в четыре ряда росли пирамидальные тополя. Деревья в каждом дворе и на каждой улице. Город, как семья, объединял вокруг себя: горы, пирамидальные тянь-шаньские ели, людей, сады сирени, заросли дикого барбариса и фруктовые сады.
Именно этот пейзаж Александр видел во снах. Именно этот пейзаж, чтобы отдохнуть или настроиться на положительный лад, он рисовал у себя дома на кухне: ночью или ранним утром. Да, ему не пришлось родиться в то далекое, испещренное событиями время. Он не знал, что такое голод и не хотел знать. Но Герман, старший брат Ады, помнил! Помнил искореженный лик и поэтому вырезал свою память из ствола яблони, вырезал из детства. Из дерева, посаженного его дедом, но вырубленного в угоду новостройкам. Тот старый сад дарил людям: тень в жаркие дни, радость цветения, богатый урожай. Яблоки и груши могли заменить хлеб. Даже выгоревшие под солнцем дольки, сохраняли человеку право на сладкую жизнь. И что теперь? Вместо яблок высушенная древесина исполнила последнее желание, воплотилась в руках зодчего в то, что он сам решил…
- Не злись, - она давно стояла за спиной гостя и будто слышала чужие эмоции. – Согласна, многие украшают стены нейтральными по энергетике вещами, не перегруженными мыслями. Достаточно, чтобы просто нравилось, без объяснений и оценок.
- Странно все это. Выкини или сожги эту работу. Я смотрю на нее, и мне реально хочется есть.
- Я ее отполирую, пальцами… День за днем… Улыбаться будет, - ласково прошептала Ада. Вдруг, ее взгляд потух, голос прозвучал еще тише. - Будто тянет меня в то далекое время. Чем старше становлюсь, тем ближе прошлое. А спроси, что вчера делала – не отвечу.
- Сходи в больницу, сдай анализы, мне не нравится твой заостренный носик.
- Не командуй. Я женщина в теле, а не высохший скелет. Пациентам будешь приказывать, - отозвалась резко, почти выкрикнула. - Ишь, выучился, на мою голову.
Нет, они не ругались. Они знали о собственной силе и применяли ее только во благо. Пришло время «работать на Мир» отдельно, когда каждый по-своему помогал людям в трудных ситуациях. Аду кормили золотые руки мастера Рейки и массажный стол. Александр ушел в медицину, но с благодарностью использовал некоторые техники, о которых не принято говорить вслух в научных кругах.
- Прости, ты для меня, часть семьи. Почти мама, - Александр подошел, обнял, как обнимает любящий сын после минутной размолвки, - завари-ка чаю с твоими травами. Мы слишком редко видимся, чтобы спорить.
Командировки в Алма-Ату были не частыми, именно поэтому Александр старался по максимуму использовать свободное от работы время, и почти всегда останавливался на ночлег у Ады. Благо, двухкомнатная квартира позволяла встретить гостя и предоставить во временное пользование зал. Постель она ему никогда не стелила. Пододеяльник, одеяло, подушка и простынь аккуратно клались на диван. Поздними вечерами, а иногда и всю ночь напролет они сидели на кухне, беседовали, делились новостями, а наговорившись, расходились каждый в свою комнату.
Этот вечер не был исключением. Спорили о Веригиной горе, что красовалась великолепным пейзажем из окна. Саша утверждал, что ее назвали в честь семиречинского казака, бывшего когда-то верненским шорником. А Ада, смеялась, и доказывала, что имя гора получила от Николая Веригина, знатного алматинского садовода. Его считали одним из местных «мичуринцев». Веригин посадил в предгорье за Анучиным ущельем у Мокрого ключа новые сады: яблонь, слив и ароматных вишен. Да что там! Яблоньки самого Веригина были высажены ее дедом вокруг отчего дома! А дом тот построен был на спилах вековых елей. Вековых!!!
Саша и названий то таких не знал. Мокрый ключ, Анучино ущелье… Подножье Веригиной горы давно застроено особняками, заасфальтировано удобными дорогами… И сам отчий дом Ады сейчас снесен, хоть и построен на вековых… Вот оно место – с окна видно. Автотрасса, да заправка на возвышенности. Вот и все, что осталось. Место без памяти…
- Это ты заправку видишь, - улыбалась хозяйка. – А для меня вечерами красуется дом моего детства с густым, заросшим садом.
Разошлись за полночь. Но уснуть сразу не получилось. На стене, напротив дивана выпирала из стены и молила о помощи маска Голода в серебряном сиянии луны. Александру стало жутко, маска казалась живой, дышащей.
Он знал, любую вещь можно постараться очистить от многих предыдущих влияний. Очистить молитвой. Он настроился на все самое лучшее, чистое и светлое, представил, как маска меняет выражение лица и начинает улыбаться. Александр мысленно обжег ее в огне и отмыл от копоти в родниковой воде. Он представил, как загорелась свеча, рядом с алтарем, вырезанным Германом. В одну из пустующих ниш Саша поставил маску Голода:
- Отче наш, - казалось, ночь не закончится никогда. Он всё шептал и шептал, одну молитву за другой, пока не выбился из сил и не уснул.
*
Прошло несколько месяцев. Александра мучила мысль о том, что маске Голода не место в доме Ады! Приехать в Алма-Ату не получалось, много работы в своем городе. Позвонил. Услышал глухой, плачущий голос:
- Дочку, Вероничку, недавно я схоронила… Ее машина сбила на заправке… На той самой… Почти у самых ворот дома моего детства, в яблоневом саду… который выкорчевали. А на сороковой день, в день поминок, и жених ее в автомобильной аварии погиб…
Перед глазами вновь всплыл искривлённый деревянный рот, всасывающий сияние луны в голодном порыве. Но спрашивать о деревяшке в такую минуту не поворачивался язык.
- Ада, ты в больницу ходила? Что сказали врачи?
- Ходила. Давай не по телефону, приедешь – расскажу… Знаешь, я во сне после твоего последнего приезда часто гуляю по Веригиной горе. В садах ягодами лакомлюсь. Сны настолько реальны, что порой просыпаться не хочется…
*
… Ада умерла весной. Через два года после установления точного диагноза. Неоперабельный рак. Вернее, она так решила, что проживет дольше, если не будет делать операцию и химиотерапию.
*
Недалеко от мусорного контейнера, в ворохе чужого тряпья бомжи обнаружили странный предмет - маску Удивления с открытым ртом, сделанную гениальным автором. Без морщин, без скорби в глазах, отполированная до блеска пальцами древесина сияла медовыми оттенками даже без лака…
