Мы ждем. Ее все нет, все нет…
Уставившись на паперть храма
В свой черепаховый лорнет,
Какая-то сказала дама.
Завистливо: «Si jeune… Quelle ange…»[1]
Гляжу — туманится в вуалях:
Расправила свой флер д’оранж, —
И взором затерялась в далях.
Уж регент, руки вверх воздев,
К мерцающим, златым иконам,
Над клиросом оцепенев,
Стоит с запевшим камертоном.
Уже златит иконостас
Вечеровая багряница.
Вокруг уставились на нас
Соболезнующие лица.
Блеск золотых ее колец…
Рыдание сдавило горло
Ее, лишь свадебный венец
Рука холодная простерла.
Соединив нам руки, поп
Вкруг аналоя грустно водит,
А шафер, обтирая лоб,
Почтительно за шлейфом ходит.
Стою я, умилен, склонен,
Обмахиваясь «Chapeau claque’ом». [2]
Осыпала толпа княжон
Нас лилиями, мятой, маком.
Я принял, разгасясь в углу,
Хоть и не без предубежденья,
Напечатленный поцелуй —
Холодный поцелуй презренья.
Между подругами прошла
Со снисходительным поклоном.
Пусть в вышине колокола
Нерадостным вещают звоном, —
Она моя, моя, моя…
Она сквозь слезы улыбнулась.
Мы вывали… Ласточек семья
Над папертью, визжа, метнулась.
Мальчишки, убегая вдаль,
Со смеху прыснули невольно.
Смеюсь, — а мне чего-то жаль.
Молчит, — а ей так больно, больно.
А колокольные кресты
Сквозь зеленеющие ели
С непобедимой высоты
На небесах заогневели.
Слепительно в мои глаза
Кидается сухое лето;
И собирается гроза,
Лениво громыхая где-то.
Серебряный Колодезь
