Старший сын Петра Петровича стоял в коридоре.
А я как раз вышел из класса.
Он позвал меня:
— Послушай, а ты не знаешь, где мой отец?
Я ему не хотел сначала отвечать, а потом говорю:
— Не знаю.
— В каком он классе сейчас, ты не знаешь?
— Не знаю, — говорю.
— Послушай, — говорит, — у тебя, кажется, целый склад рам.
Это правда?
— А что?
— Значит, правда, — говорит. — Давай меняться.
На масляные краски.
Я тебе красок дам.
А ты мне раму.
Очень мне, до зарезу, вот так, рама нужна.
Нужно мне портрет отца в раму вставить.
В раме он совсем по-другому смотреться будет.
Рама — это всё равно что платье для человека… Да ну, ты всё равно ничего не понимаешь, чего с тобой разговаривать…
Я хотел уйти, а он меня остановил.
— Да ладно, — говорит, — подожди ты.
Будешь меняться или нет?
Напишешь масляную картину.
Что, плохо, что ли?
Очень даже хорошо.
Я, понимаешь, хочу у отца деньги попросить.
Для этого, собственно говоря, я и пришёл сюда.
Раму, понимаешь, нужно мне купить.
Да он может не дать мне денег.
Да, может, у него и нету.
Ты не знаешь, где мой отец?
Насчёт красок я здорово задумался.
Настоящая масляная картина… Великие мастера…
— А сколько ты мне красок дашь? — спрашиваю.
— Пойдём, — говорит, — посмотрим твои рамы.
— У меня, — говорю, — урок должен быть.
— Да плюнь ты, — говорит, — на урок, раз такое дело.
— Я так не могу, как же я так могу…
— Чего-нибудь скажешь: зуб, скажешь, болел или там печёнка, селезёнка, подумаешь!
— Как же так, я так не могу…
— Никудышный ты человек, — говорит. — Масляные краски.
Большие такие тюбики.
Разные цвета.
Синие, оранжевые, зелёные…
— А кисточки у тебя есть? — говорю.
— Найдётся, — говорит. — Какая-нибудь облезлая кисточка найдётся.
Ему, видно, очень рама была нужна.
Он меня всё-таки уговорил.
Я ещё никогда в жизни с уроков не уходил.
А тут взял и ушёл.
Мы с ним прямо к нам пошли.
Отца с матерью не было.
Он по всей квартире ходил и орал:
— Шикарно живёшь, кочерыжка!
Шикарно!
— Почему шикарно? — спросил я.
— Площадь, — орал он, — площадь!
Шикарная площадь!
И нет стариков!
Он стал рассматривать мои рамы.
Выбрал одну.
Измерять стал.
Подойдёт ли она к его портрету.
— Так тебе сколько красок? — спросил он.
— Все цвета, — сказал я.
Он присвистнул.
— Много, — сказал он.
— Мне нужны все, — сказал я. — Или мне ничего не нужно.
— И кобальт фиолетовый? — спросил он.
— И кобальт фиолетовый.
— Не могу, — сказал он. — Все краски, кроме кобальта фиолетового.
Если бы он не сказал мне про этот кобальт, я бы не стал его требовать.
Я и не слышал даже, что такая краска на свете есть.
Но раз ему так жалко этот кобальт, значит, это самая красивая, самая замечательная краска…
Он вздохнул.
— Ну ладно, — сказал он. — Половину кобальта фиолетового.
Он опять вздохнул.
— И зачем тебе этот кобальт фиолетовый сдался, не пойму!
— А тебе он зачем сдался?
— Мне он вот так, понимаешь, по горло, нужен…
— И мне нужен, — сказал я.
— Ни черта он тебе не нужен, — сказал он.
Вот, думаю, хитрый человек!
Ему, видите ли, нужен этот кобальт, а мне не нужен?
Интересно, почему это он ему так понадобился?
Неужели без такой краски обойтись нельзя?
Наверное, нельзя, раз он так за эту краску цепляется.
— Вполне ты мог бы обойтись без этого кобальта фиолетового, — сказал он.
— Нет, — сказал я. — Не мог бы.
Он всё рассматривал раму.
— Нету ли у тебя какой-нибудь маленькой палитры? — спросил я. — Может быть, у тебя есть какая-нибудь маленькая палитра?
— Ничего у меня нет, — сказал он.
— Где же мне взять палитру?
— Фанерку.
Возьми фанерку.
И всё.
— А чем я буду краски разводить?
— Какое мне дело, чем ты будешь краски разводить?
— Как же мне их разводить?
— Керосином, — сказал он. — Из керосинки.
— И всё? — спросил я.
— И всё.
— А кисти?
— Что кисти?
— Где мне взять кисти?
— Какое мне дело?
Какое мне до этого дело! — заорал он.
— Но где же мне взять их?
Он почему-то стал говорить мне на ухо:
— Клок волос.
Своих собственных.
Подравнять.
Подстричь.
Перевязать.
Ниточкой.
На палочку.
И всё!
Понял?
Секрет.
Ясно?
Что я буду иметь за это изобретение?
— Выходит, я тогда сколько угодно кистей могу сделать?
— Сколько угодно, — сказал он. — Собственный завод.
— И это всё?
— Всё.
— А холст?
— Что холст?
— Где мне взять холст?
Он захихикал:
— Какое мне дело!
Боже мой, какое мне дело!
— Но где же мне взять его? — Я на него просто умоляюще посмотрел.
Не знал я, где эти холсты берут.
Он-то знал ведь.
Он мог ведь сказать.
— Картонку, — сказал он. — Возьми картонку.
Помажь её клеем.
Столярным.
И всё.
Мы взяли раму и пошли к ним.
Я подождал внизу, а он мне вынес краски.
Может, там были не все цвета, но кобальт фиолетовый там был.
Это я сразу проверил.
Я отвинтил крышечку тюбика и выдавил этого кобальта себе на палец.
Вот это краска!
Сиреневая-сиреневая!
Жуть какая красивая.
Теперь-то я понимаю, почему он мне эту краску давать не хотел.
