Действительность почти всегда опережает воображение пророков.
/К. Э. Циолковский/
Конец света для меня начался с того, что в гости пожаловал Витька Стофеев.
До этого момента я прекрасно проводил время – за рулем машины моей начальницы по самым популярным пляжам района, а потом в ее объятиях. Вы, наверное, думаете – ну и безответственный тип Анатолий, и всякое такое. Правильно делаете, между прочим – спору нет.
Так вот. Был жаркий день конца июня, и подкатил Георгиевич этакой лисой:
- Время идет, забывать о том нельзя – нужно прожить нашу молодость не зря….
У него там что-то с женой не заладилось, и теперь он ютился у матери, а рядом приятель старый (то есть я) с такой же проблемой – собутыльник готовый.
Ну и как было отказать? Как сказать – нет?
Я попытался изобразить на лице живой интерес. К тому же мне просто необходимо было прийти в себя. Прошедшая неделя было очень трудной, и не помешало бы немного развеяться. Короче, пошли.
Через лощину, в которую превратилось наше Займище, перебрались к денисовскому озеру, а там праздник – День Увельского района, совмещенный с Днем Молодежи. Сабантуй получался не совсем обычный – вроде бы тройной (как одеколон), если учесть, что день был воскресный. Тут и выставка колхозно-совхозных достижений, и спортивные мероприятия, и выступления самодеятельных артистов, и ряды торговые….
И вот, когда уже вышли к людскому столпотворению да оглохли от раскатов музыки, Виктор мне заявляет:
- На веселье настраивайся. Сейчас для тонуса тяпнем, баб каких выцепим и женам изменим.
- Каких баб? Начерта они надо!
- Каких, каких…. Каких снимем, таких и…. Там посмотрим, что с ними делать.
Внушаю по принципу «облико морали»:
- Без баб не оторваться?
- Ты, наверно, по-городскому отдыхаешь, а мы тут у пня росли – водка, бабы, гармонь да … кусты!
- Кадри, если хочешь – мешать не буду.
Стофа проворно схватил меня за руку, явно задабривая, сказал:
- Пойдем, бутылочку возьму – День наш с тобой Молодежи отметим.
И уже совершенно обезоружил:
- Помнишь? – должок за мной.
Рассчитаться он не успел. Только сунулись к рядам, где, по нашим расчетам, спиртным торговали, напоролись на свадьбу – разгулявшуюся на районном празднике. Под музыку сабантуя и собственную гармошку плясали всем скопом – пьяные бабенки, девки, старухи… мужики и парни не очень трезвые. Видывал я за свою жизнь плясунов и плясуний всяких – и профессиональных, и самодельных – эти же плясали, кто во что горазд. Кто, распарившись на солнце, одурев от жары, просто топтался на месте. Кто, наоборот, молотил ногами насмерть, точно задался целью пробить в земле дыру.
Бойкая молодка подскочила к нам – в руках графин с самогоном и стакан.
- За молодых! За молодых! До дна, чтобы муха ног не смогла замочить.
Налила полный стакан и заставила Виктора выпить.
Шутка в деле, какая экономия получается для него на водке с чужим самогоном.
Подступилась варначка с графином ко мне.
- Да ведь я не осилю.
- Молчи и пей!
Мужик, окосевший инвалид глупости, напустился с угрозою:
- Пей, вражья морда, чего кочевряжишься?
И кулак мне под нос.
Попытался схитрить:
- Братцы! Нельзя мне – я здесь на работе.
Показал журналистское удостоверение, которое всегда ношу.
- Заслужил! – мужик вытащил из кармана надкусанную луковицу в махорке.
Эта закусь меня доконала. Выцедил крепкое и вонючее пойло, занюхал луковицей, а потом и откусил, предотвращая потуги тошноты.
Праздник был окончательно испорчен.
- Я домой.
Виктор следом поплелся, ворча:
- Мог бы не пить. И кто тебя заставлял лук жрать?
- Молчи, зануда! - махнул я рукой. – За дело тебя Светка выгнала.
- Свету не трогать! – вдруг рявкнул сосед.
- Не трогаю, не трогаю, Виктор Георгиевич.
- У-уубью за нее! – простонал Стофа.
На этот раз я не стерпел:
- Околей ты к дьяволу со своими проблемами!
Виктор притих, помолчал, с укором покачал головой:
- Больно резво нахрюкались.
На глаза его навернулись слезы.
Ладно. Пришли домой ко мне – праздника на душе уже нет. Но есть прохлада за закрытыми ставнями, покой, тишина…. и телефонный звонок.
Сестра требовательным голосом:
- Где же ты шляешься? – звоню в пятый раз.
- А что случилось?
- Гости у нас – две прекрасные барышни. Приходи, помогай – надо же их развлекать.
- Две, говоришь? Нужны кавалеры?
- Да хоть одного бы….
- Будут два – накрывай стол.
И Виктору:
- Оторваться хотел? Две девицы есть и накрытый стол – ты со мной?
Ох, драил же зубы я – пастой «семейной» на щетке зубной; рот полоскал – запах лука проклятого неистребим!
Витька с советом:
- Сейчас конфет шоколадных купим и зажуем.
Вместе с конфетами купили водки, шампанского и пошли.
Пришли. Девицы лед двадцати – фрикадельки со смаком! Из Ангарска, что под Иркутском, в гости пожаловали на неделю. Ира – племянница зятя, дочь его старшего брата Андрея. Лена – ее родственница по материнской линии.
Мы прямо с порога девчат поделили – я за Ирой ухаживаю, Витек за Леной. Но это было ни то, о чем вы сейчас подумали. Галантно подливая шампанского в бокал, вежливо расспрашиваю племянницу зятя (сватью свою?):
- Как поживает Сибирь? Как здоровье Байкала? Где вы учитесь?
На ее вопросы, конечно, отшучивался, говоря какие-то банальные глупости.
А что было делать? Чем может похвастаться наша Увелка супротив Байкала?
Оказалось, что может – лечебными озерами.
- Тетя Люся писала родителям, что вода в них просто чудесная.
- Ну и что?
- Приглашала испробовать.
- И какие проблемы?
- У меня пигментные пятна. Разве не видно?
- Я думал, так и должно быть. Их надо лечить?
- Ну, знаете…. Вот так мне выглядеть совсем не хочется.
- А мне вы нравитесь. Честное слово!
Ира покраснела, как от признания.
Виктор с Леной танцевали танго; он вдруг извинился и в двери.
- Что с ним? – спросила Ира (пусть будет) сестру.
Та плечами пожала – не знаю, мол.
Племянница зятя:
- Надо догнать, узнать и вернуть.
И на меня перископ наводит.
Я легко отбил эту атаку – всех, мол, не пережалеешь.
Но Ира не унималась:
- На словах мы людей любим. А вот на деле любовь проявить – к живому, конкретному человеку – получается не у всякого!
Мне показалось – она может заплакать.
- Хорошо, я сейчас его догоню и узнаю, что случилось.
- Я с вами! – вызвалась Ира.
И напрасно пошли… и не напрасно.
Витьку мы не догнали и не нашли. Впрочем, он ушел не только с вечеринки, но и совсем из рассказа. Думаю, следует поведать, что же все-таки произошло.
Танцуя с Леной, Виктор вдруг почувствовал необоримую тягу к жене. Он полетел к ней почти счастливый – счастливый своим великодушием, благородством. Хотел попросить прощения за былое и рассказать, что не зачерствел душой – пусть только Светка его простит, и будет у них внеземная любовь. Он представлял, как обрадуется сейчас жена, увидев его, раскаявшегося, в дверях; какой переполох вызовет его появление у крохи-сына. Действительность разочаровала – жена не открыла двери, ответив презрительной фразой:
- Пошел прочь, пьянь поганая!
Давно ли рядом сидели за свадебным столом – влюбленные, счастливые, молоденькие, глупые….?
Фраза: «Да говорю тебе, извиняться пришел» не послужила паролем.
Тогда Стофа сломал дверь и набил жене «морду». «Морда» - это из цитаты.
Эх, Витя, Витя…. Даже не верится, что это мой друг…. Да Бог с ним!
Вечер был дивный. На голубое еще небо дружно высыпали звезды – да такие яркие, такие спелые…. И была луна слева, так что вся улица была закрещена чернильными тенями. Путаясь в паутине этих теней, мы побрели к дому.
Не знаю, до сих пор не могу вспомнить, как это получилось. Я ведь стеснялся запаха изо рта, если говорить начистоту. Читал стихи, говорил комплименты разные, а сам морду в сторону – ну, чтоб не пахло.
Вдруг Ира останавливается, берет ладонями мое лицо, поворачивает и целует – губы в губы. Я ошалел! И забыл все на свете!
Никогда никому не рассказывал все подробности и детали этой истории.
Вы – первые слушатели. Внимайте….
Звезды стали еще ярче, когда понемногу стал приходить в себя. Глядя на их алмазное мерцание, вспомнил версию о том, что светлячки небесные это человеческие души, которые загораются при рождении людей и срываются с небосклона, сгорая, когда они умирают. Но, боже, как холодно, как одиноко и тоскливо на этих звездах, подумал я – на Земле-то гораздо лучше!
Ира сказала:
- Переходим на «ты»? Я буду звать тебя Анатолием.
- А я тебя – маркизой.
- Почему маркизой? Слово будто с того света, - она стояла передо мной, раскрасневшаяся, вскинув подбородок.
- Твой дядя Вова – король Увелки. Во Франции родственников суверена кличут маркизами.
- Хорошо! – голос Ирины дрогнул. – Ты будешь моим рыцарем. Преклони колено.
Потуги плоти уже успокоились, но чувства, как шампанское, выплескивались через край. Мы совершили культ посвящения – я преклонил колено, а маркиза, возложив ладонь свою мне на темя, посвятила в рыцари.
- Учти, - сказала она, улыбаясь. – Учти обязательно – момент исторический.
И как бы подводя итог:
- Все простые дела вознаграждает зарплата, а подвиги рыцаря – поцелуй его дамы.
От полноты чувств припал губами к ее руке.
- Поскольку я из таежного края, ты будешь Рыцарем Кедровой Кроны.
Глупости вроде бы, а у меня спазмами перехватило горло.
Девочка железного века – века, когда исчезли и позабылись такие слова, как честь, благородство, мужество, милосердие и любовь – откуда их знаешь ты? в каких романах прочитала? какими духовными силами грелось сердце твое? рядом со мной ты воспрянула духом или никогда не роняла его? все из тайги такие?
Что же мне делать с тобой?
Решай, Анатолий Егорович, как тебе совесть твоя подскажет.
Между тем, Владимир Андреевич и Лена уже вышли искать нас.
Были, были у Иры проблемы с кожей. Списавшись, отправили ее родители на излечение в увельских озерах, под крыло к Евдокимовым Вове и Люде. Лена с ней за компанию. Под это дело Владимир Андреевич взял на работе недельный отпуск. Сестра просила меня поучаствовать – ну, вроде как шутом гороховым. Не брал себе отпуска – до обеда работал в редакции, а потом – я в село! – и не ждите до завтра.
Галкина:
- Совсем заработался, бедный ты наш – одни мослы остались. На что это похоже?
А я к сестре – там обед, «москвич» и сестрички, готовые к процедурам. Из всех озер выбрали самое наицелебнейшее – озеро Горькое, что в Хомутинино. Купались, загорали, обмазавшись грязью. Болтали и молчали, обмениваясь взглядами.
Где-то я видел эти глаза – такие бездонные, кроткие и печальные. На старинных почерневших портретах? А может быть на иконах?
И эти ямочки на щеках. Этими ямочками не раз любовался, стараясь специально рассмешить девушку.
И вдруг вспомнил Ляльку. Хорош удалец-молодец! За несколько дней все забыл. А сколько хорошего было с ней. Хотя, о чем это я? Мы же разводимся – она попросила, я обещал. Жена моя за супостата Куликова собралась, а мне с маркизой так хорошо.
Вот и вся жизнь!
Пять дней пролетели, как один миг.
В субботу поехали на дачу к Евдокимовым – ягод гостьям собрать в дорогу.
Ирина:
- А где ты живешь?
- Вот если отсюда пойти через лес, потом полем – выйдем на окраину поселка, а там мой дом.
- Хочу через лес, а потом полем, - сказала маркиза.
Время уж к вечеру, но никто возражать не стал. И мы с ней пошли – вдвоем.
От Чапаевки, где сады «Витамин», пять верст до Бугра напрямик. Но кто хоть раз попытался установить, что такое верста? Впрочем, если свернуть с шоссе, радует лесная прохлада, и не пугают масштабы пути.
Сияло солнце на исходе дня, птицы пели на каждом кусте – мы не спешили. Я рассказывал – мне тут каждая тропка знакома – как пацанами в лесу ночевать пытались. Давно уже вырос из детских страхов, но от воспоминаний тех приключений у меня не то чтобы озноб по телу, но какие-то иголки внутри ощетинились.
Дорога шла вдоль канала, спустившего воду Займища в реку Увелька. Из камышей он нырял в густой непролазный тальник. Кое-где в пологом берегу видны песчаные размывы с лунками, с помятой травой вокруг и порыжелыми обломанными ветками – это коровы пробивались на водопой. А я говорил Ире – дикие звери! Она прижималась ко мне – ой, боюсь, боюсь, боюсь! И хохотала – житель тайги!
Хороша и правая сторона дороги: высокий сосняк, прошитый белой березой; и, куда ни глянь, всюду россыпи земляники – будто бусинки красные девчата рассыпали. Березы, еще сморенные жарой, не шевелили не единым листочком. Но осинки тут и там лопотали – тихо, но лопотали.
В полях еще веселей – там вольное небо над головой, в нем облака и жаворонки – жизнь гремящим многоцветным праздником играла вокруг нас.
Первый раз за дорогу, достал сигаретку, закурил.
- А вот этого не люблю, - сказала Ира. – Когда ты рядом со мной, не кури. А на будущее – бросай!
Ну и ну! Началось!
Вот и поселок.
- Это Ирина – племянница Владимира Андреевича, - представил гостью родителям.
Нас покормили и предложили остаться на ночь:
- Далековато идти, а солнышко уже на боку.
Маркиза трубку телефона взяла:
- Тетя Люся, не теряйте меня – я у ваших родителей заночую.
Иру приспособили в моей комнате, а меня на отцов диван – хозяин утопал спать во времянку.
Гостья ко мне:
- Я привыкла в ночнушке спать. У тебя есть что-нибудь похожее?
- Старой веры держишься?
- А по новой – значит, спать голой?
Достал ей тельник – старый, драный, но чистый. Она хихикала, примеряя.
Когда стихли все звуки ночи:
- Толя, иди ко мне.
Первый порыв был очень страстным – тем более, что под тельником на ней не оказалось ничего. Но она сумела справиться с собой. А потом и со мной.
- Послушай меня. Ты мне очень-очень нравишься – я за тебя замуж пойду, но глупостей делать не надо: я девушка честная. Ты веришь мне?
- Я твой рыцарь, маркиза.
Улеглись поудобнее – ее голова на моей груди – и стали болтать.
Я рассказал ей о жене и сыне, о несчастной любви своей, о себе – все без утайки – мол, нет у меня настоящей приверженности к домашнему хозяйству: что поделаешь? Дай мне волю – будет сидеть семья на одной зарплате, покупая овощи, молоко и мясо в магазине. Но работать, рук не покладая, люблю и умею. Только не скажу, что жить со мной, как за каменной стеной. Что еще? Не люблю брюки узкие, пиджаки, ненавижу галстуки, не ношу рубашки. Вещи меняю не по велению моды, а от ветхости. Торговаться еще не люблю. Зато дети от меня – Витек пример – самые умные.
Но ее интересовало и:
- Чем живешь ты? о чем мечтаешь?
- Никому не говорил, тебе расскажу. Хочу жизнью своей эксперимент поставить: найти ответы на вопросы – что есть случай? кто нашу судьбу правит?
- Нашел?
- Ох, милая, ночь рассказывать – не расскажешь. Если в двух словах – делаю не то, что хочется, а что велят или просят.
- Так-так, если я скажу: женись на мне – ты женишься?
- И с большим удовольствием.
- Какой же ты веры, милый мой?
- Как все коммунисты – партийной.
- А это что?
- Говорю же – эксперимент.
- Значит так: свадьбу сыграем – все эксперименты к чертовой матери!
- Как скажешь
- Опять?!
- Как скажешь, маркиза моя дорогая.
После этого она успокоилась. И мы еще долго болтали о пустяках.
Рассказывал о своих неудачах на «Станкомаше», где ни ум, ни старания мои не оценили. Но какие годы наши – может, в газете удастся себя реализовать.
Ира не соглашалась:
- Вот не кажешься ты мне телком лопоухим, каким рисуешь себя в рассказах.
- Ничего ты не понимаешь, - тоскливо так отмахнулся. – А вот когда я тебе жизнь испорчу, пожалеешь.
- Ты же говоришь, что любишь меня! Как же ты мне жизнь испортишь? Такая, значит, любовь твоя?
- Я же от тебя ничего не скрываю, чтобы ты все знала обо мне.
Ира задала вопрос, от которого к горлу подкатили слезы:
- А как ты думаешь – я смогу полюбить твоего сына?
- Если вы не полюбите друг друга, что же я тогда буду делать? – растерянно спросил.
- Как мы будем жить, – поправила Ира и задумалась. – А вдруг вы опять с женой сойдетесь: сын общий – это проблема.
- Не сойдемся теперь.
- Почему?
- Потому что есть у меня ты.
Утро проспали – обычная история, когда в постели влюбленные.
Наутро девушкам уезжать.
Пошли с дядей Вовой гостей провожать. Пути железнодорожные перешли – машина стоит: Сашка Смышляев под такси промышляет. Нас увидел, подбежал:
- Ева, куда?
И отвез в Южноуральск на автовокзал. Там не бросил – обратно, говорит, доставлю. Все бесплатно. Такой почет и уважуха королю Увелки! А вы как думали!
Девчонки в автобус сели и машут в окно – спасибо за все!
Ира вдруг сорвалась с места – бесполезно ее Лена удерживала – выскочила и ко мне на шею. Замерли мы в поцелуе.
Водитель сигналит – кончайте, давайте! все по местам! уезжаю!
Какая-то женщина:
- Да погоди ты!
И все смотрят на нас.
Автобус ушел, в машине Смышляев:
- Я чёта не понял: говоришь племянница, а Толька-то шурин – согрешили что ль?
Зять скрипнул зубами, на меня покосившись.
- Может, выпьем, Владимир Андреевич?
Водкой, водкой хотел снять с себя понапраслину. Эх, ма!
Смышляев не высадил нас и после магазина, а отвез к Кичигинскому ключу. Выпили водки, запили студеной водой. Бестолковка кругом пошла, разгоняя печаль, но срезала мысль на полном лету – пить нельзя: вечером передача на радио. А я назло выпил еще, и вспомнилось вдруг, что воскресенье сегодня – стало быть, выходной.
Недели не прошло – от Иры письмо: должна известить тебя, что долетели нормально. Родители рады – озера ваши пошли на пользу. Я им намекнула – вот где жить надо! Помнишь? ты мне говорил – сына заберем и уедем куда-нибудь. У меня другое предложение – мы будем жить среди ваших озер. Я переведусь в Челябинский политехнический на заочное отделение: институт надо закончить – родителям обещала. А сына твоего мы себе заберем. Только скажи, пожалуйста – какой у тебя резус-фактор? Это очень важно!
Далее шли приветы моим родителям, Евдокимовым дяде Вове и тете Люсе.
Я написал ответ. Конечно, мы можем жить в Увелке или Хомутинино – поближе к целебным озерам. И в ЧПИ есть заочное отделение, но лучше получить высшее образование на дневном факультете. Куда нам спешить? Я подожду. Береги себя. Я люблю тебя. И, конечно же, сообщил свой резус-фактор.
А вокруг было лето – голубое, сияющее. И озера манили прохладной водой.
Только я не купался. И Ольга Александровна не звонила.
Наши отношения взяли паузу? Или оделись в траур?
В саду ковырялся, калитка стукнула – как-то по чудному сгорбившись, бежала мама. По тому, как отлила у нее кровь от лица, понял, что спешит с бедой для меня.
- К телефону скорей! – Люся зовет.
Сердце разом в пятки ушло.
Людмила тихонечко выла, стуча зубами:
- Толик, телеграмма из Ангарска: «Ирочка трагически погибла. Похороны…».
Она назвала дату.
У меня затряслись руки, в глазах потемнело.
- Нет-нет, - скрипнул зубами. – Ты что-то путаешь!
- Вова собирается в Ангарск. Ты полетишь?
Час спустя в черном костюме – в том самом, что заказал к защите дипломной работы и после никогда не надевал – переступил порог квартиры Евдокимовых.
- Видишь, как одеваться надо, - попенял жене зять. – Собрались на траурное мероприятие, а на мне все пестрое, как на клоуне.
«Траурное мероприятие»! Я сел в угол дивана и как мальчишка заплакал. Сестра сунула мне телеграмму в руки, но я ничего увидеть не смог.
- Ты на работе отпросился?
Я покачал головой. Сестра за телефон.
- Ольга Александровна, добрый вечер….
- А где он?
- Вон, на диване плачет.
- Пусть едет.
В Челябинск добрались – время вечернее.
- Водки бы надо: голову сносит, - пожаловался зять.
Отказать ему было невозможно.
- Давай телеграмму!
В магазине, положив на телеграмму деньги, сказал продавице:
- Голову сносит. Ей уже не помочь – меня спасите. Надо выпить.
Понимающим взглядом она посмотрела:
- Рядом с магазином только не пейте.
- Нет, мы в аэропорту.
И выпили на лужайке рядом с аэровокзалом под грохот взлетающих самолетов.
Сами взлетели и провалились в ночь.
Из Иркутска в Ангарск автобусом – таежный сияющий мир, расцвеченный утренним солнцем, качался за окном; высокие кедры из-под небесья смотрели на нас.
- Ну, вот и доехали….
Автобус остановился на привокзальной площади, а я сунулся в открытое окно.
- Выглядывай – не выглядывай, нас с тобой не встретят, - хмуро предупредил Владимир Андреевич.
Взяли такси, нашли адрес, который я видел на конверте письма. Познакомился с несостоявшимися тестем и тещей. Андрей Андреевич хоть и взвинчен трагедией до предела, а все же солидный, серьезный такой из себя мужчина – спину ни перед кем не гнет. Наверное, и я на него чем-то похож – ведь девушки выбирают себе женихов, наделенных качествами отцов. Вице-теща Тамара горем убита.
Услышал подробности трагедии.
На пересмене поехали к друзьям в пионерский лагерь – Ира, Лена и брат Лены. Добирались обратно на попутке, груженной спальными причиндалами. Лена с братом сверху лежали, а Ира забралась под матрас – это и погубило ее. Водитель уснул за рулем, грузовик влетел в кювет – бортом ударился. Лена и брат ее полетели в пшеничное поле, ломая конечности. Иру накрыла перевернувшаяся машина. Перемолотый организм сутки бился за свою жизнь. Но борьба неравной была ….
Когда перестали мы быть фигурами внимания, пошли в магазин – купи��и хлеба, сосисок и две чекушки. Позавтракали на какой-то заброшенной стройке. Сосиски и хлеб остались – сходили еще за чекушками. Потом еще раз – уже без закуски; и еще – ничто не брало. Так весь день на сосисках да водке в чекушках держались.
Ждали вечера – должны привезти тело в гробу.
Привезли. Я увидел ЕЕ лицо и… и… и скрутило меня: пал на лавочку – встать не могу. Надежда теплилась – и рухнула разом, душу обдав хладом могилы.
Прорвало слезами – бурными, облегчающими.
Снова один я на этом свете! Не стало человека, который любил и понимал меня. Не стало…. – я плакал и плакал, не стыдясь своих слез.
Долго сидел. Помню, музыка в форточку – программа «Время» погоду играла, а потом сериал начался «ТАСС уполномочен заявить». А я пошел по городу бродить – чувствовал: в эту ночь мне не уснуть. Хожу, хожу – устану, посижу. Ночь пришла – зажглись фонари. Наплакался на всю оставшуюся жизнь.
Брешите! – не стыд это для мужчины, а облегчение сердцу и голове.
Ну почему, почему у меня вся жизнь через пень колоду? – задавал себе один и тот же вопрос. Только замаячит на горизонте счастье, хлоп – и мордой в асфальт. Может, дурак я бестолковый? Разве это мыслимо? – девочке двадцать, а мне уж за тридцать! Да и женат я еще форрмально. Как это можно? Грех сплошной! Вот и покарал нас господь!
Что за любовь такая проклятая! – стоит только поверить в нее, и все насмарку. Да Бог с ней, любовью – девочку-то за что? она в чем провинилась и перед кем?
Мечтал сюда прилететь свататься, а прилетел горсть земли бросить в могилу.
Будь все на свете проклято!
Закат угасал медленно. Воздух еще не остыл, но аллеи и клумбы уже дышали ночной прохладой. Город затихал, но ожили и заговорили звуки близкой тайги. О чем они шепчутся и бормочут?
В этом городе Ирочка родилась, училась на одни пятерки, поступила в Иркутский политехнический институт – башковитая и с характером. Сколько парней здесь за ней увивались, а она монашкой жила и выбрала меня. А я чуть было не согрешил….
Густой туман оккупировал улицы – от него щиплет в носу и глаза. А потом понял – не туман это, а смог с химического комбината. Вот отчего у Иры проблемы. Были….
Долго бродил по городу – целую ночь (или целую жизнь?). Утро настало.
У подъезда мало-помалу стал собираться народ. Приехал брат Лены – участник аварии – загипсованный, на костылях. Сестра его не смогла подняться с постели.
Вынесли гроб. Простились. Покатили на кладбище.
Могила практически выдолблена в скальном грунте классической сибирской сопки.
Еще раз простились.
От каждого всхлипа, от женского воя мне становилось все хуже и хуже.
Крышку заколотили. Я удивился – откуда люди силы берут?
Хотелось сесть (лучше лечь) и ни о чем не думать.
Гроб опустили. На последнем излете женский вой.
Ничего не вижу – слезы застили. Как бы в могилу не свалиться.
Зять сдавил мне трехглавую мышцу могучей рукой, наклонил вперед:
- Землю возьми.
Гулко ударили комья по крышке. Все, нет с нами Иры!
В чем Случай? Где следствие?
Проклятая философия моя! – ты во всем виновата одна. Эти дурацкие эксперименты и погубили девушку Иру.
Ругательски ругал себя. Да что толку!
Не помню дорогу с кладбища.
Дома накрыт поминальный обед.
Рюмку выпил, блином закусил. Зятю на ухо:
- Я бы прилег – ночь не спал. И вообще – сил даже сидеть нет.
Гримаса Судьбы – меня привели в Ирину комнату, уложили на ее кровать.
Уткнувшись лицом в подушку пуховую, пахнувшую знакомым родным ароматом, молча глотал слезы, скрипел зубами. Временами таки забывался – сказывалась бессонная ночь. Потом внезапно приходил в себя. Мысли опять возвращались к прошедшему. Четко представилось ее живое лицо - глаза черные, блестящие, пронзительные; ресницы густые, изогнутые; взгляд добрый, нежный… и беспомощный. Такой взгляд бывает только у человека, с которым вот-вот случится беда. Голову могу дать на отсечение…. И снова, истерзанный бессильной яростью и усталостью, проваливался в зыбкую, как болотный мох, дрему.
Судорожно всхлипнув, оторвал лицо от мокрой уже подушки.
Господи! вот бы сейчас умереть! Но я уснул.
В дорогу нам дали бутылку водки – на пути из Ангарска ее мы и выпили.
В самолете то ли поднесут, то ли нет…. Верх взяло последнее предположение, и мы запаслись пузырем коньяка. Сели, взлетели – выпить не из чего.
- Слышь, дорогой, - стюарда зовем. – Стакан принеси.
Парень бесцеремонный оказался:
- Мне плеснете?
Незабываемое зрелище – как он пил. Змеей изогнулся в трех плоскостях – чтоб никто не увидел, чтоб коньяк не пролить, чтоб…. Короче выпил и пожелал нам полета спокойного, мягкой посадки.
В Челябинск не помню, как прилетели, что делали – кажется, еще где-то пили.
Очнулся на остановке в Чапаевке – время полночь, автобусы не ходят.
Зять:
- Оклемался? Пойдем на дачу – там заночуем.
Готов был уже согласиться, но тут какие-то девчонки подходят на остановку. Я к ним – ля-ля, тополя – и пошло, и поехало. Они уж хохочут – нас не боятся.
- Перспективы какие?
- За нами приедут.
- Нас подвезете?
Приехали парни на новенькой «Волге» - их забрали, нас подвезли.
В центре стоим – по домам или как?
- Хочется выпить, - говорит зять. – Только где взять?
- Единственный вариант – на Бугор, к отцу в подпол, за настойкой.
Когда пробрались во двор через садовую калитку, отец из времянки сердитым вышел:
- А я думаю, кто крадется? – и собака не тявкнет.
Мы объяснили ситуацию.
- В дом не ходите, там мать разбудите – хотите, времянку уступлю?
- Да мы и в бане можем….
Батя закуски принес, стаканы и трехлитровую банку настойки. Выпил с нами и ушел во времянку.
Никогда до этого, никогда после не было у меня такого душевного единения с зятем. Мы пили и говорили, курили и говорили – за жизнь, за смерть, за смысл сущего.
Он рассказывал свою жизнь героическую – я внимал.
Банку еще наполняли дважды, не будя ни отца, ни маму.
Спать пошли, когда солнце встало, а хозяйка наладилась доить корову.
Тут сестра позвонила:
- Вы приехали?
- Вова спит на отцовом диване.
- Ну, пусть спит.
Самым трудным на работе после описанных событий стали передачи на радио. У меня вдруг голос срываться начал. Представляете? – микрофон включаю: «говорит Увельский» и… петуха!
И о редактора предложила:
- Анатолий Егорович, может быть, вам нужна замена?
- Хорошо бы!
Но вопрос повис в воздухе – то ли забыла о нем Ольга Александровна, то ли оказался трудно решаемым. Впрочем, проблема иссякла сама – и жизнь налаживаться стала.
Трубка телефона донесла голос сестры:
- Тома (это мама Иры) звонила. У тебя есть письмо из Ангарска? Они прочитали твое послание. Говорит, там четыре раза написана фраза – я боюсь за тебя. Ты как чувствовал что. Письмо от Ирины ты им покажешь? – они готовы прилететь только ради него.
- Господи! – облегченно вздохнул. – Я бояться стал твоих звонков. Подумал, опять что случилось в Ангарске. Ну, в принципе, там нет ничего такого, чтобы бросало тень на наши с ней отношения. Отцу не стыдно читать такое письмо дочери. Я покажу его – пусть прилетают.
Прилетели.
Мама Тома села на мою кровать, уткнулась в письмо и… слезы по щекам.
- Прочти, ничего не вижу, - мужу толкает.
Голос у Тамары сорвался – с тихим воем она повалилась в подушку.
Все посторонние вышли из комнаты.
Время спустя Тамара ко мне:
- Ты отдашь нам письмо?
- Оно адресовано мне.
- Нам дорого все, что связано с дочерью.
- Память о ней и мне дорога.
- Мы вернем тебе твое письмо. Я привезла – вот оно.
Я лишь в ответ покачал головой.
Тамаре ничего не стоило забрать себе письмо дочери – ведь не кинулся б я его отбирать. Меня просто проверяли по культурному, но на вшивость – я это понял.
Письмо у меня – до сих пор храню, как символ любви и чистоты отношений.
Вероятно, есть в том своя логика. Девочка всего двадцать лет прожила, но как! – без фальши, с верой в великие идеалы и мудрым пониманием жизни. Ее участие в моей судьбе побудило поиск высоких нравственных идеалов. Быть может, я нашел в ней то, чего тогда не было у меня – внутренней совестливости, сочувствие к человеку со всеми его бедами и незадачами, со всеми его надеждами, и поисками своей судьбы….
Сегодня мне – седьмой десяток. Возраст мудрости, когда многое пережито и о многом еще нужно рассказать людям – что тревожит, волнует, радует. Жаль, нет весов таких, на которых можно было бы определить вклад Ирины Евдокимовой (маркизы Ангарской) в нравственное мое становление, как человека – на сколько стал умнее, добрее, душевнее лишь за неделю общения с ней.
А. Агарков
февраль 2016 г
