Веет негой ночь лукавая,
В небесах луна горит
И, меж тучек тихо плавая,
Их волшебно серебрит.
Сад тенистый с изворотами
Темных липовых аллей,
Сад с беседками и гротами —
Полон множеством людей, —
И с июльским сладострастием
На гулянье дачном здесь
Дышит загородным счастием
Лиц пестреющая смесь.
Огневыми бриллиантами
Блещут сотни фонарей.
Вот — эстрада с музыкантами!
Капельмейстер-чародей
Рад смычок свой к небу взбрасывать,
Скрипку вдребезги разбить,
Приседать рад и приплясывать,
Чтоб оркестр одушевить.
Чу! Гремят рукоплескания;
Упоен народный слух, —
Я один среди собрания
Неподвижен, нем и глух.
Знать, одна лишь благодатная
Для больной души моей
Есть мне музыка понятная, —
Это — музыка речей!
Это, чуждые всесветного
Крика, шума, торжества,
Звуки горлышка заветного,
Уст пленительных слова,
Звуки ясные, родимые —
В царстве звучности цари,
Речи так произносимые,
Что прослушай — и умри!
Да меж горем и заботами
В промежуточный часок
Мне контральтовыми нотами
Сладок женский голосок.
Да еще есть мне отрадная
Музыкальность без конца:
Это — музыка наглядная,
Очерк милого лица.
Это — сладкая симфония,
Перелитая в черты, —
Это — высшая гармония
В виде женской красоты!
1857
