Томясь и страдая во мраке ненастья,
Горячее, чуткое сердце твое
Стремится к блаженству всемирного счастья
И видит в нем личное счастье свое.
Но, друг мой, напрасны святые порывы:
На жизненной сцене, залитой в крови,
Довольно простора для рынка наживы
И тесно для светлого храма любви!..
Но если и вправду замолкнут проклятья,
Но если и вправду погибнет Ваал
И люди друг друга обнимут, как братья,
И с неба на землю сойдет идеал, —
Скажи: в обновленном и радостном мире
Ты, свыкшийся с чистою скорбью своей,
Ты будешь ли счастлив на жизненном пире,
Мечтавший о счастье печальник людей?
Ведь сердце твое — это сердце больное —
Заглохнет без горя, как нива без гроз:
Оно не отдаст за блаженство покоя
Креста благодатных страданий и слез.
Что ж, если оно затоскует о доле
Борца и пророка заветных идей,
Как узник, успевший привыкнуть к неволе,
Тоскует о мрачной темнице своей?
Июль 1780
