Нос королевы

А 1
Дядя

Хармони и Рэкс Раф Монти сидели рядышком в старом курятнике в глубине сада.
Уже много лет там не держали кур — мистер и миссис Паркер не любили животных, — но от птиц ещё сохранился едва уловимый кисловатый запах.

Осталось немного прелой соломы в ящиках для высиживания цыплят, на насестах налип старый засохший помёт.
Курятник был маленьким и тёмным, с одним окошечком из проволочной сетки и с деревянной ставенкой, которую можно было опустить, если ветром задувало дождь.

Дверка была слишком низкой, взрослому пройти в неё было трудновато; и, кроме как на насесте, не на чем было сидеть, разве что на перевёрнутом ящике из-под чая.
Для Хармони всё это не имело значения, курятник стал её убежищем.

Она приходила сюда посидеть в одиночестве.

Ей нравилось быть одной.

Правда, не совсем одной.

Компанию ей всегда составлял Рэкс Раф Монти.
Хармони Паркер исполнилось десять лет.

У неё были большие карие глаза и такой вид, будто она и курице

Кыш!» не скажет.

В определённом смысле это действительно так, потому что Хармони мечтала иметь хоть какое-нибудь животное, пусть бы и курицу.
— Мне так хочется, — сказала она Рэксу Рафу Монти, — чтобы у меня появилось ещё какое-нибудь животное, настоящее, понимаешь?
Рэкс Раф Монти был собакой пятидесяти девяти лет.

У него остался только один глаз, другой выпал.

С ним играла ещё бабушка Хармони, в те времена он был весь мохнатый, тёмно-шоколадного цвета.

Теперь же стал облезлым и белесоватым.

Похоже, он был из породы терьеров, скорее всего, эрдельтерьеров.

Три лапы у него были ещё довольно крепкие, но четвёртая, правая передняя, стала совсем мягкой, тряпичной, длиннее других и больше всего облезла.

Именно за эту лапу Хармони всегда его таскала.
— Почему они такие злые? — спросила она и подняла Рэкса Рафа Монти.
Он неуклюже стоял на ящике, завалившись на мягкую лапу, обращённый к Хармони своим «слепым» глазом.

Она повернула его другой стороной.
— Скажи, — продолжила Хармони, со всею серьёзностью заглядывая ему в единственный глаз, — почему они такие глупые?

Можно подумать, мне нужен слон.

Или полдюжины шимпанзе.

Или табун диких лошадей.

Конечно, я бы от них не отказалась, но я согласна и на пару мышек или на хомячка.

Но они не позволяют, и ты знаешь почему, да?
Подождав секунд десять, как это бывает, когда говорят по телефону, она сказала:
— Вот именно, ты абсолютно прав,

Рэкс Раф Монти.

Мама считает животных грязными и заразными.
Опять пауза.
— Кто?

А, папа.

Ну, его это просто не интересует.

Не любит животных — и всё.

Я даже не уверена, любит ли он людей.
Пауза.
— Ты прав.

Её он, конечно, любит, о Сиси-дурочке

От англ. sissie — сестричка.

Здесь и далее примечания переводчика.] я и забыла.
Сиси-дурочке Мелоди, старшей сестре Хармони, исполнилось четырнадцать лет, и, как считала Хармони, она была отцовской любимицей.

Мелоди уделяла чересчур много внимания своей причёске и одежде.

Рэкса Рафа Монти она презрительно называла «этот чумазый зверь», а его хозяйку — Харм

От англ. harm — зловредина.].
— Итак, что же мне делать?..

Говоришь, продолжай мечтать?

Если сильно желать, то сбудется, говоришь?

О Рэкс Раф Монти, если бы так! — Хармони подняла его за тряпичную лапу и открыла дверку курятника.
Она медленно шла по саду, легонько раскачивая Рэкса Рафа Монти из стороны в сторону.

Высокая трава была мокрой после дождя.

Приятно идти босиком, как будто шлёпать по воде.

Вдруг Хармони нырнула за яблоню и легла ничком, зажав одной рукой чёрную облезлую пасть своей старой собаке, потому что на веранду вышла сестра и крикнула, как обычно, командирским голосом:
— Харм!

Где ты?

Мама зовёт!
Хармони пригнулась ещё ниже.
— Ни звука,

Рэкс Раф Монти, — прошептала она. — Жди, пока не увидишь белки её глаз.
Она слышала, как её позвали ещё раз, а потом донёсся другой голос, матери:
— Спустись и приведи её,

Мелоди, дорогая.

Я уверена, она где-нибудь в саду.
— Ну, мамочка, трава мокрая, а я в новых туфлях.
— Побыстрее, дорогая!
— О мама!
Высоко поднимая ноги,

Мелоди неохотно вошла в мокрые джунгли сада.

А в его глубине затаилась тигрица, оскалившись и предвкушая добычу.
— Харм! — опять крикнула Мелоди. — Где ты?

Иди же, зверёныш!
Вот тут-то тигрица и бросилась на неё.
Два совершенно разных вопля донеслись до сидевших в комнате за французскими окнами.
Сначала ужасный, хриплый, булькающий, надрывный рёв, не сказать чтобы очень низкий, но леденящий душу своей свирепостью.

И сразу же оглушительный визг.
— О, это не для моих нервов! — воскликнула миссис Паркер, неохотно высвобождаясь из кресла. — Что же это такое!
Её муж соединил кончики пальцев обеих рук и внимательно смотрел на них поверх очков.
— Боюсь, — язвительно сказал он, — что ты послала бедную Мелоди в засаду.

Столь яркое подражание звериному рёву может устроить только твоя младшая дочь. —

Мистер Паркер всегда так называл Хармони.) Он посмотрел поверх соединённых кончиков пальцев на человека, сидящего напротив. — Вероятно, ты,

Джинджер, с твоим знанием мира животных, можешь определить, кто издаёт такой звук?
— Бенгальский тигр, — не колеблясь ответил тот. — Всего месяц назад слышал его под

Бадом, как раз перед отъездом.

Не подозревал, что они водятся в Уимблдоне.
В этот момент из сада выскочили две девочки.

Человек, которого звали Джинджером, увидел, что одна была светловолосая, с большими карими глазами и выражением ангельской невинности на лице.

Другая, покрупнее и потемнее, очевидно, только что здорово шлёпнулась — её летнее платье в оборочках было мокрым, измятым и в травяных пятнах.
— Мелоди, дорогая! — всплеснула руками миссис Паркер. — Что случилось?
Жертву засады раздирало между желанием от злости расплакаться и кинуться на младшую сестру.

Отказавшись от первого как от слишком детского и от второго как от слишком опасного (потому что Хармони дралась беспощадно, без всяких правил), она, так ничего и не объяснив, убежала, а её мать, обеспокоенная, поспешила за ней.
— Хармони, — сказал мистер Паркер устало, — это мой брат и, следовательно, твой дядя.

Приехал в отпуск из Индии.

Кажется, он тебя никогда ещё не видел.

В данный момент я бы добавил — к его счастью.

Теперь, если позволите… — Он поднялся и, тяжело ступая, вышел из комнаты.
— Я Хармони, — робко произнесла Хармони и протянула довольно грязную ладошку.
Мужчина поднялся и пожал её своей большой рукой.
— Моё имя Генри, но все зовут меня Джинджер

От англ. ginger — рыжий.].
Они с интересом смотрели друг на друга.
Один видел перед собой маленькую девочку, босоногую, в старых джинсах, откромсанных по колено, и выцветшей футболке, которая призывала его:

Береги китов».

Её ноги нельзя было назвать чистыми, и от неё слегка пахло курами.
А девочка, без сомнения, увидела симпатичное животное.
Давно уже Хармони пришла к выводу, что, за немногим исключением, животные приятнее, чем люди.

Поэтому людей, которых знала или встречала, она в своём воображении легко (в результате долгой практики) представляла как млекопитающих, птиц, рыб и даже насекомых (её учительница была, например,

Жуком-богомолом).
Хармони хорошо рисовала и воплощала свои фантазии в портретах, на которых голова того или иного человека венчала туловище избранного ею животного.

В своей спальне она прятала большой альбом, на первой странице которого красовалась Зобастая Голубка, держащая на своей пышной гордой шейке хорошенькую головку её матери с довольно беспечным выражением лица.

На следующем листе был изображён отец Хармони,

Морской Лев: лысая голова, большое гладкое, с усами лицо, выпуклые глаза.
Напротив — Мелоди с голубыми, чуть раскосыми глазами, любующаяся своим отражением в высоком зеркале: волосок к волоску, блестящая шерсть Сиамской Кошечки, длинный хвост элегантно обвивает чистенькие лапки.

Теперь, глядя на дядю Джинджера,

Хармони сразу же признала в нём медведя: грузный, мохнатый (в костюме из твида), длиннорукий, с большими ладонями.

И не просто медведя.

Хотя борода и усы ещё хорошо сохраняли цвет, из-за которого он получил своё прозвище, в густой шевелюре уже была заметна ранняя седина.

Серебристый Гризли!
Они заговорили разом.
— Вы с папой мало похожи, — сказала Хармони.
— Вы с сестрой мало похожи, — сказал Серебристый Гризли, и они рассмеялись, сразу почувствовав симпатию друг к другу.
— Хочешь посмотреть сад? — спросила Хармони. — Я покажу тебе моё логово.
— Логово тигра?
— О, ты догадался, кого я изображала?

Конечно, ты ведь долго жил в Индии.

Хотя, я думаю, их там уже немного осталось.
— Немного, — кивнул Серебристый Гризли.
— Ты видел когда-нибудь тигра?

В джунглях видел?
— Да, доводилось.

Кстати, а ты здорово подражаешь.

Откуда ты знаешь, как рычит разъярённый тигр?
— Из фильмов по телику.

Ещё я слышала их в зоопарке.

Не злых, а голодных.

И, думаю, тоскующих по родине.
— Ты не любишь зоопарков?
— Ну, как сказать… Я знаю, что они нужны.

Но я также знаю, что животные не могут быть счастливы в неволе.
Они пришли к курятнику.

Серебристый Гризли еле протиснулся в дверь, согнувшись пополам.

Ему вежливо был предложен ящик из-под чая, на который он и сел, пригнув голову под низким потолком и свесив длинные руки.

Он посмотрел на Хармони, балансирующую на насесте.
— Ты очень любишь животных? — спросил Серебристый Гризли.
— Да.

Я люблю животных больше, чем… — Хармони запнулась.
— Больше чего?
— Больше всего остального.
— А кто у тебя есть?
— Ты имеешь в виду животных?
— Да.
Последовала пауза.

Затем Хармони со вздохом ответила:
— Никого.
Дядя Джинджер резко поднял голову и стукнулся о крышу курятника.
— Ни собаки? — удивился он. — Ни кошки?

Ни кроликов, морских свинок, мышей, попугайчиков?

Никого?!
Хармони покачала головой.

Она водила большим пальцем голой ступни по полу, рисуя буквы в пыли старых опилок.

Дядя Джинджер, сидевший напротив, прочёл слово в перевёрнутом виде:
Ь
— Вот что говорят мама и папа о животных, — сказала Хармони уныло. — Чтобы у меня появилось животное, хоть какое-нибудь животное, должно произойти чудо.

Ты веришь в чудеса, дядя Джинджер?
— Верю.
— В Индии много чудес, да?

Ходят по канату и заклинают змей, лежат на кроватях с гвоздями, и всё такое?
— Да.
— А ты сам умеешь что-нибудь?
— Немного, — уклончиво ответил дядя Джинджер.
— Ух! — встрепенулась Хармони. — Вот бы увидеть, пока ты здесь!

Кстати, сколько ты у нас пробудешь?
— Пару недель.
Они посмотрели друг на друга, и дядя Джинджер сказал, улыбаясь в бороду:
— Нет, я не собираюсь сразу идти к твоим родителям и заявлять:

Хармони нужен щенок, или кролик, или ещё кто».

Это ваше семейное дело.

Но я постараюсь помочь.
— О, хоть бы получилось!
Они выбрались из курятника, и дядя Джинджер со вздохом облегчения распрямился.

Он посмотрел вверх, на голубое небо, потом вниз, в карие глаза, которые следили за ним.
— У тебя много желаний,

Хармони? — спросил он.
— Да, — ответила Хармони, слегка потягивая Рэкса Рафа Монти за потрёпанные уши.
Из дома послышались голоса.
— Джинджер! — рявкнул Морской Лев. — Чай готов!
— Хармони! — проворковала Голубка. — Иди и приведи себя в порядок.
Сиамская Кошка всё ещё дулась и голоса не подавала.
— Мечты сбываются, так ведь? — с надеждой в голосе тихо спросила Хармони. — Ну хоть иногда?
Серебристый Гризли положил большую лапу ей на плечо и, кивнув, так же тихо ответил:
— Иногда

А 2
Охота за

Первые две недели летних каникул промелькнули незаметно.

Как-то утром Хармони проснулась с ощущением, что в этот день должно произойти что-то неприятное.

Ну да!

Дядя Джинджер уезжает — сначала в Девоншир повидаться с друзьями, а потом опять в Индию.
Было чудесное солнечное утро.

Обычно Хармони поспешила бы выскочить из дома, пока Морской Лев и Зобастая Голубка ещё похрапывали на разные лады и Сиамская Кошка нежилась в своей постельке.

Но сегодня Хармони не торопилась вставать.

Она вспоминала обо всём, что произошло за эти две недели.

Как много было развлечений!

Дядя Джинджер водил их в различные места, иногда всю семью, но чаще только девочек.

Однажды он и она пошли в Музей естествознания вдвоём, потому что Сиси-дурочка заявила, что у неё болит голова.

Хармони всю дорогу ждала, что разговор опять зайдёт о чудесах.

Я постараюсь помочь», — ведь так сказал ей Гризли.

Но больше он об этом не упоминал, и ничего такого не произошло.

А теперь уезжает.
— И вот ещё что, — сказала Хармони Рэксу Рафу Монти, который лежал рядышком. — Он купил подарки всем, кроме меня.

Цветы и шоколад маме, сигары папе, платье Сиси-дурочке… В чём дело?

Завидую?

Ты говоришь, я завидую?

Да что ты,

Рэкс Раф Монти, конечно нет!
Но Хармони завидовала.
Потом она вдруг подумала не о том, что не получила подарка, а о том, что пока ещё не получила его!
Она решила воздать должное Рэксу Рафу Монти.
— Конечно, конечно, ты, как всегда, абсолютно прав.

Он приберёг мой подарок напоследок и вручит его перед самым отъездом.

Потому что это что-то совсем особенное!

Ну конечно!
Хармони вдруг почувствовала себя по-дурацки счастливой.

Она лежала в кровати, строя гримасы своему одноглазому зрителю.

Сначала состроила Завистливую гримасу (оттянув уголки рта книзу, стиснув зубы, раздув ноздри, сведя брови).

Потом она постепенно меняла её через До Меня Дошло! гримасу (поднятые брови, глаза и рот медленно открываются) на

Счастливую, расплывшись в улыбке.
Конечно!

Это что-то особенное!

Но что?

Нет, не домашнее животное — дядя Джинджер сказал, что не будет вмешиваться.

Но это может быть книжка о животных.

Или игрушечные животные для фермы, которую она устроила на полу у себя в спальной.

Ферма весьма разношёрстная: зебра и олень с коровами, гиппопотам с поросятами, страус среди кур, а на блестящей стеклянной поверхности пруда для уток — навсегда широко разинувший пасть крокодил.
Или, возможно, — тут она отвлеклась от птиц и животных — это футбольный мяч; он знает, ей очень хочется такой мяч.

Это не могут быть сногсшибательные футбольные гетры в красно-жёлтую полоску, о которых она всегда мечтала; о них она ему не говорила.
А вдруг… а вдруг это будет велосипед, новый велик?!
Не будь такой глупой,

Хармони», — сказала она себе, надела Не Будь Такой Глупой,

Хармони гримасу (словно почувствовала очень неприятный запах) и соскочила с кровати.
Физиономия Рэкса Рафа Монти, как всегда, ничего не выражала.
После завтрака мистер Паркер, по обыкновению, уехал в свой офис, в город.

Глядя на прощающихся братьев,

Хармони снова подумала о том, как они непохожи — Морской Лев и Серебристый Гризли.

Одного она опять увидит вечером, другого… неизвестно когда.

Возможно, что и никогда.

Она вдруг почувствовала, как у неё сжалось сердце.
— Я хочу, чтобы дядя Джинджер не уезжал, — тихо сказала она Рэксу Рафу Монти, лежащему кверху лапами у неё на коленях, — я хочу, я хочу, я хочу.
Должно быть, губы у неё шевелились, потому что Гризли усмехнулся и сказал:
— Опять желания,

Хармони?
Хармони почувствовала, что краснеет, и была рада, что Голубка упорхнула чистить свои пёрышки, а Сиамка выскользнула, чтобы поглядеться в ближайшее зеркало.
Джинджер, увидев её румянец, сменил тему:
— О, кстати, я приготовил для тебя небольшой подарок!

Не бог весть что, но может помочь.

Схожу наверх, возьму.

Так или иначе, я должен собрать вещи и отправляться, мне предстоит довольно долгий путь.
И он вышел своей медвежьей, вразвалку, походкой.
Хармони замерла, скрестив пальцы на обеих руках.

Кто не любит получать подарки!

Но она всё больше и больше чувствовала, что этот подарок будет каким-то особенным.

Небольшой», — сказал он, значит, не велосипед.

Может быть, часы — электронные, на толстом кожаном ремне, а не пустячное маленькое украшеньице, как у Сиси-дурочки.

Или, может, это такая ручка, которая пишет шестью разными цветами.
Дядя Джинджер спустился вниз.

В каждой руке он нёс по чемодану, которые погрузил в ожидавшее его такси.

Затем позвал:
— Хармони!
Хармони выбежала на улицу, раскачивая за мягкую лапу Рэкса Рафа Монти.
— Да, дядя Джинджер?
— Вот, это для тебя.

Ну, теперь пойду разыщу твою маму и Мелоди, чтобы попрощаться, и поеду.
Хармони посмотрела на тонкий невзрачный конвертик.

Деньги», — подумала она, и волна разочарования нахлынула на неё.

Хармони не была корыстной, и ей не пришло в голову, что в маленьком конверте может оказаться крупная банкнота.

Она просто чувствовала, что деньги — это безличный подарок, а ей хотелось какую-нибудь вещь, любую, пусть самую простую (забудем о часах и велосипедах, бог с ними), лишь бы эта вещь напоминала ей о большом человеке, который в эту минуту выходил из дома с мамой и сестрой.

А тут деньги!
— Большое спасибо, — сказала она, стараясь скрыть разочарование.
— Что ты получила,

Харм? — спросила Мелоди и покрутилась перед сестрой, чтобы продемонстрировать своё новое платье.
— Открой конверт,

Хармони, дорогая, — проворковала мать. — Как же ты благодаришь дядю Джинджера и не знаешь за что?
— О, это не важно, — быстро сказал дядя Джинджер и подмигнул Хармони так, чтобы другие не видели. — А вот я должен вас благодарить за приём, за заботу.

Вы были так добры, и мне очень понравилось у вас. — Он сгрёб Голубку и Сиамку в свои медвежьи объятия.

Потом повернулся к Хармони, но девочка только протянула ему ладошку.

Серебристый Гризли нежно взял её в свою большую лапу.

Он смотрел с высоты своего роста в карие глаза, которые сейчас казались ещё больше, чем обычно, на бледное личико, застывшее в напряжённой улыбке.
— До свидания,

Хармони, — сказал он. — И помни, в маленьких конвертиках бывает немало хорошего.
Серебристый Гризли забрался в машину и поехал, помахивая им рукой, пока не скрылся за поворотом.
— Что он этим хотел сказать? — недоуменно спросила миссис Паркер.
— Думаю, — хихикнув, промурлыкала Мелоди, — он имел в виду, что твоя младшая дочь коротышка, чтобы не сказать карлик.
Обычно такое высказывание вызвало бы немедленное нападение или по меньшей мере Хармони Терпеть не Может Свою Сестру гримасу — устрашающе злые глаза и высунутый почти до подбородка язык; но Хармони, к удивлению Мелоди, казалось, не слышала её.

Она медленно вернулась в дом.
— Обиделась глупышка, — промяукала Мелоди.
Миссис Паркер нахохлилась:
— Просто не понимаю её.

Ты заметила,

Хармони даже не поцеловала дядю на прощание.

Кажется, она не слишком расположена к людям.
Запершись в туалете,

Хармони открыла конверт.

Внутри оказался только клочок бумаги.

На нём было написано заглавными буквами:
О

Т В

И
Хармони соскочила с сиденья.
— Как же я сразу не догадалась,

Рэкс Раф Монти! — воскликнула она жарким шёпотом. — Конечно, не мог он мне дать какие-то скучные деньги!

Это первый ключ для поиска сокровищ!..

Что ты говоришь?

Подождать, пока мы останемся одни?

Ты, как всегда, абсолютно прав.
Она открыла дверь и пошла искать Голубку.
— Ты куда-нибудь собираешься сегодня утром, мамочка?
— Да, дорогая.

Мы с Мелоди отправляемся за покупками через полчаса.

Почему бы тебе не пойти с нами?
— Нет, спасибо, к тому же у меня нет денег.
— О, значит, в конверте даже денег не было? — ехидно поинтересовалась Мелоди. — Тогда что же в нём?
— Не суй нос не в своё дело! — огрызнулась Хармони.
— Хармони!

Что это?

Нельзя так разговаривать с сестрой, — укоризненно покачала головой миссис Паркер.
Хармони побежала наверх и, когда её никто уже не мог видеть, состроила Моя Мать Сведёт Меня с Ума гримасу, прижав большие пальцы к ушам и растопырив остальные, скривив при этом и обслюнявив нижнюю губу, — совсем как дурочка.
Она с нетерпением ждала, когда мама с сестрой отправятся в магазин, и, как только услышала, что машина отъехала, сразу же бросилась в гостиную, к книжному шкафу, в котором стояла энциклопедия.
— Ну,

Рэкс Раф Монти, вот

И — М»…
Где же Индия?

А, вот! «…климат преимущественно тропический, муссонный; с/х экономика (гл. обр. рис, хлопок, древесина, чай)…» Теперь давай будем последовательными.

Вспомни, что всегда твердит Богомол:

Хармони Паркер, ты всё делаешь тяп-ляп, ты должна учиться быть более последовательной».

Итак, сначала рис.
На кухне рис хранился в большой банке с завинчивающейся крышкой.

Хармони открыла её и не увидела ничего, кроме риса.

Она высыпала всё содержимое на бумагу в надежде обнаружить что-нибудь, но тщетно.

Был ещё в кладовке неоткрытый пакет риса.
Хармони внимательно осмотрела и его, но ничего интересного не заметила.
— Теперь хлопок.
Она тщательно просмотрела все ящики маминого швейного стола.

Там было полно катушек с разноцветными хлопковыми нитками, но — никакой разгадки.

Что ещё делают из хлопка?

Наверное, простыни.

Она перебрала всё постельное бельё — ничего.
— О’кей, теперь древесина!
Положим, в доме полно вещей, сделанных из дерева, но скорее тут речь идёт о растущих деревьях.

Она выбежала в сад, посадила Рэкса Рафа Монти в траву и вскарабкалась по очереди на все три старые узловатые яблони.

Но опять никакого толку.
— Тогда это должен быть чай.
В доме было несколько коробок с чаем.

Две жестянки в кухне — одна с индийским, другая с китайским («хотя было бы нечестно, если бы он положил подсказку в неё»).

Имелась ещё красивая рифлёная чайница в серебряном чайном сервизе, которым мама пользовалась в особенных случаях, а также оцинкованная внутри коробка, в виде миниатюрного матросского сундучка, сделанная из светлого полированного дерева и окантованная медью.

Везде было полно чая, но никакой информации.
Машинально Хармони направилась туда, где ей лучше всего думалось, — в курятник.

Она села на ящик, приложила ладонь ко лбу, плотно закрыла глаза — ну просто олицетворение мучительного раздумья.

Это была Сосредоточенно Думаю гримаса, которую Хармони всегда использовала на уроках, когда не знала ответа.
Рэкс Раф Монти повис в другой её руке, и Хармони, погружённая в свои мысли, рассеянно покачивала его туда-сюда, отчего пёс слегка ударялся — пум, пум, пум — о ящик из-под чая, на котором она сидела.

Пум-ти, пум-ти, пум-ти! — звучало у неё в голове. — Пум-ти, пум-ти, пум-тии!

От англ. tea — чай.]»
Конечно!

Она быстро спрыгнула с ящика и перевернула его.

На самом дне нашёлся ещё клочок бумаги.

На нём было написано:
Й

Т,

Ь,

Ь.
Е

О К

М

Т?
И

М.
— Нести свой крест, — медленно произнесла Хармони, — нести ответственность, нести чушь… Что ещё?

Ну конечно!

Яйца!
Опустившись на колени, она принялась лихорадочно рыться в пыльной старой соломе, которая была в четырёх ящиках для высиживания яиц.

В первых трёх — ничего.

В четвёртом ящике она что-то нащупала.

Конверт!

И на нём написано:
И

Р.
Я

О!
Внутри прощупывалось нечто маленькое и твёрдое.

Она надорвала конверт.

В нём оказалось что-то, завёрнутое в бумажку.

Хармони торопливо её развернула, и на пыльный пол курятника упала одна-единственная монетка в пятьдесят пенсов.
А 3
В маленьких конвертиках бывает немало хорошего».

И это всё, что он имел в виду?!

Одна пятидесятипенсовая монетка?

В конце концов просто деньги, и ничего особенного.

Хармони подняла монетку и положила её в карман.

Она опять посмотрела на конверт.

Обращаться осторожно!»
Почему?

Что бы это могло значить?

Только сейчас Хармони заметила, что на клочке бумаги, в который была завёрнута монетка, что-то написано, и её охватило волнение.

Охота не окончена!

Ещё подсказка!
Она осторожно разгладила бумажку и прочла сначала быстро про себя, а потом вслух громко, медленно для Рэкса Рафа Монти:
Год мы разделим вместе с тобой.
Ты пожелаешь — и я буду рядом.
Захочешь разок — шесть начнут прибавляться,
Значит, не будем с тобой расставаться.
Меня не тратить, и в долг не давать,
И не менять в угоду даже другу.
Лишних две, где девять, что по кругу,
Шесть не будут это исполнять.
Королевский — не римский, не вздёрнут, а прям.
В этом всё дело, потрёшь только там.

Хармони, ничего не поняв из прочитанного, опять перевернула ящик и села на него с клочком бумаги в одной руке, со старой собакой — в другой.
— Последовательной, будь последовательной, — пробормотала она и сосредоточилась на первых двух строчках.
Так как загадка была написана дядей Джинджером, она начала размышлять, обращаясь к нему.
— Ну да, я хочу, чтобы ты был рядом, — сказала она. — Ещё бы не хотеть!

Но я не понимаю, как это разделить год вместе.

Мне десять, а тебе, наверное, около сорока.

Разве что это просто последняя цифра в дате… Например, я родилась в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, а ты — в тысяча девятьсот сорок третьем.
Она почесала затылок и посмотрела на следующие строчки.
— Как это — шесть начнут прибавляться?

И что я захочу?

И как это — не будем с тобой расставаться?

Мы ведь уже расстались.
Только читая вновь третье двустишие, она сообразила, что «я» во второй строчке был не дядя Джинджер, а сама монетка, которую по какой-то причине она не должна потратить, или одолжить, или разменять.
— А, первая строка теперь стала понятнее!

Год мы разделим должно означать, что эта монета выпущена в тысяча девятьсот семьдесят третьем году.
Хармони выудила её из кармана — так оно и было.
— Прекрасно! — сказала она монетке. — Ты отчеканена в год, когда я родилась.

И я должна беречь тебя.

Но всё-таки не понимаю, что это за шесть начнут прибавляться.

И ещё девять, что по кругу… О чём это?
Она внимательно осмотрела монету.

На одной из сторон была изображена голова королевы, лицом обращённая к надписи

Елизавета II», а со стороны затылка написано «D.

G.

Reg.

F.

D».

На обратной стороне — соединённые в кольцо рукопожатия, и внутри этого кольца надпись:
1973
50
CE
Она быстро сосчитала количество рук.
— Девять!

Но в стишке говорится две лишние.

Значит, семь.

Но шесть не будут это исполнять.

Остается одна.

Одна что?

Рука?
Она посмотрела очень внимательно на каждую из девяти рук.

Похоже, они были мужскими, но одна — та, что справа от цифры 50, — несомненно, женская.
— Что-то должно быть связано с этой рукой.

Она, которая исполнит… что?

Что исполняют,

Рэкс Раф Монти?
Хармони поднялась и пригнулась, чтобы выйти через низкую дверь курятника, и тут ясно вспомнила, как две недели назад она вот так же выходила, а Гризли — за нею.

Потом он распрямился и спросил:

У тебя много желаний,

Хармони?»
Желания.

Желания исполняются!

В волшебных сказках!
И она услышала свой голос:

А ты сам умеешь что-нибудь?» И его ответ:

Немного».
Это волшебный пятидесятипенсовик, который исполнит её желания!

И, должно быть, женская рука — ключ к разгадке.
Хармони торопливо перечитала конец стишка.

Предпоследняя строка была ей совершенно непонятна, но в последней было слово «потрёшь».

Вот что нужно делать — тереть.
Осторожно Хармони положила Рэкса Рафа Монти на траву, а бумажку в карман.

Держа монету в левой руке, она дотронулась кончиком правого указательного пальца до женской руки.

Крепко закрыв глаза,

Хармони перебрала много всяких желаний и решила начать с чего-нибудь простого.

В эту минуту она услыхала, что подъезжает машина, — мать и сестра возвращались с покупками, — а значит, скоро надо идти на ланч.

Пусть будет её любимый ланч!
— Я хочу, — сказала Хармони, — рыбные палочки, тушёную баночную фасоль и чипсы с кетчупом, — и сильно потёрла монетку.
Минут двадцать она лежала в саду на траве и, волнуясь, ждала.

Пятидесятипенсовик, казалось, жёг ей руку своей магической силой.

Потом она услыхала голос Голубки:
— Хармони!

Ланч готов.
Хармони медленно направилась к дому, прошла через веранду, пересекла гостиную и задержалась перед дверью в столовую.

Она повернула ручку и вошла.
На столе стояли холодное мясо и салат.
— Почему у нас не рыбные палочки? — спросила она.
— Хармони, в чём дело?
— Что ты мелешь,

Харм?

Сегодня такая жара, а ты, очевидно, надеялась на разогретую фасоль, чипсы и кетчуп?
— Да.
— Не будь глупышкой,

Хармони, дорогая.

Иди вымой руки перед едой.
— У неё что-то зажато в грязной лапе, мамочка.

Что там у тебя?
— Не суй нос не в своё…— Хармони!

Нельзя так разговаривать с сестрой.

Покажи-ка, что ты там прячешь?
Хармони разжала руку.
— Лгунишка, — сказала Мелоди. — Ты говорила, что не получила никаких денег.

Ты сказала, что в конверте их не было.

Представь, мамочка, дядя Джинджер дал ей только пятидесятипенсовик.

У меня-то вон какое дорогое платье. — Она выпустила коготки, чтобы под конец ещё царапнуть: — Впрочем, я думаю, пятьдесят пенсов это даже много для такого младенца, как ты.
Моя руки,

Хармони машинально состроила две соответствующие гримасы:

Моя Мать Сведёт Меня с Ума и Я Терпеть не Могу Мою Сестру, но, в сущности, она не думала ни о матери, ни о сестре.
Как можно скорее, не чувствуя вкуса, она проглотила свой ланч.

Все её мысли сосредоточились на загадке.

Ну ладно, она не нашла ответа, но ни на минуту не сомневалась в волшебной силе монеты.

Хармони сунула руку в карман и нащупала прямые краешки пятидесятипенсовика.

Сколько их?

Не тут ли кроется разгадка?
— Твоя очередь мыть посуду,

Харм, — сказала Сиамка, вытирая с чрезмерной аккуратностью губы.
Хармони утёрла рот тыльной стороной ладошки и надела свою Умоляющую гримасу — глаза широко раскрыты, жалобный излом бровей, голова слегка наклонена в сторону.
— О Мелоди, давай поменяемся, пожалуйста!

У меня ужасно важное дело.
— Важное?

У тебя?

Давай.
— Правда?
— Только заплати.
— Сколько?
— Пятьдесят пенсов.
— Вонючая блохастая кошка!
— Хармони!

Нельзя так разговаривать с сестрой! — возмущённо воскликнула миссис Паркер. — И, пожалуйста, не греми тарелками, что-нибудь разобьёшь.
Помыв посуду,

Хармони заперлась в своей комнате и сосчитала края монетки.

Семь.

Она посмотрела в бумажку.

Захочешь разок — шесть начнут прибавляться.

Один плюс шесть будет семь.

И та строка, где говорится про девять.

Девять минус два будет семь.
Так что это связано с краями, а не с руками, — размышляла Хармони. — Но шесть сторон не дадут мне исполнения желания.

Только одна, в этом всё дело».
В этом всё дело, сказано в последней строке.
Значит, всё зависит от королевский — не римский, не вздёрнут, а прям.

Ну, королевский достаточно просто расшифровать, это как-то связано с головой королевы.

А при чём тут римский?

Может быть, всё дело в надписи «D.

G.

Reg.

F.

D.» на другой стороне монеты?

Что же она означает?

Думаю, ты тоже не знаешь,

Рэкс Раф Монти?»
Хотя его единственный глаз ничего не выражал,

Рэкс Раф Монти, казалось, хотел что-то произнести.
— Конечно, — сказала Хармони уже вслух, — ты, как всегда, прав!

Нужно потереть каждую сторону по очереди и загадать желание, и, если оно исполнится, значит…
Но это была бы скорее уловка, чем честный путь к разгадке.

Хармони решила терпеливо, со свойственным ей упрямством, как родные это называли, ждать, пока вернётся домой отец.

Она спросит у него.

В конце концов, — подумала она, — только он хоть что-то знает».
Мистер Паркер обычно возвращался с работы около шести часов.

Хармони толком не знала, чем он в Сити занимается.

Она могла представить, как её отец,

Морской Лев, жонглирует большим разноцветным резиновым мячом на кончике носа или играет государственный гимн на скрипучих клаксонах, а потом хлопает ластами и ревёт.

Порой эта картина представлялась ей так ярко, что было совершенно неожиданным видеть отца не с ластами, а на двух ногах.
Как всегда, придя домой,

Морской Лев погрузился в своё кресло, между тем как Голубка упорхнула, чтобы принести его неизменный напиток, а Сиамская Кошка мурлыкала и тёрлась о его чёрный с отливом пиджак.

Обычно Хармони не принимала участия в этой приветственной церемонии, так что мистер Паркер был несколько удивлён, заметив, что она стоит около него с каким-то странным видом.

На самом деле это была её Стремление к Знаниям гримаса — серьёзное лицо, исполненное внимания и почтения.
— Хармони, — фыркнул Морской Лев, — в чём дело?

Ты что-то на себя не похожа.
— Что значит D.

G.

Reg.

F.

D.? — спросила Хармони.
— О чём ты?
— На пятидесятипенсовой монете.

У тебя есть пятидесятипенсовик?
В выпуклых глазах Морского Льва отразилось понимание, он запустил руку в карман и вытащил оттуда первую попавшуюся монетку, как оказалось, двухпенсовую.
— Дорогая моя Хармони, — сказал он, — как же ты не заметила, что эти буквы есть на каждой монете нашего королевства.

Это сокращённое от «Dei gratia Regina fidei defensor».
— Что это значит?
— Это значит

Милостью Божией, королева, защитница веры».
— На каком это языке?
Мистер Паркер вздохнул:
— На латинском,

Хармони, на латинском.

Язык древних римлян.

Надеюсь, я хоть немного развеял туман невежества, сквозь который ты взираешь на мир?
Королевский — не римский, — вспомнила строчку из загадки Хармони, — не вздёрнут, а прям».
— А что такое «вздёрнут»?
— Ну, например, так говорят о носе, когда он не прямой, как римский, а напротив, — объяснил отец.
Яркий луч солнца озарил туман невежества.

Со свойственной ей осторожностью (родные называли это холодностью) Хармони и виду не подала, как всё в ней закипело от волнения.
— Спасибо! — сказала она.
— Кроссворд решаешь или ещё что? — спросил мистер Паркер, разворачивая свою вечернюю газету.
— Что-то вроде того, — уклончиво ответила Хармони и, к большому удивлению отца, поцеловала его в самую лысину.
Запершись в своей комнате, с Безумно Счастлива гримасой, она опять прочитала загадку.

Наконец-то всё стало ясно!

Этот самый пятидесятипенсовик 1973 года исполнит семь её желаний.

Она не должна с ним разлучаться.

Как она и предполагала, в четвёртом двустишии говорится, что только одна из всех сторон волшебная.

А в последнем — какая именно.
Королевский — не римский, не вздёрнут, а прям.

Это нос королевы!

Та сторона, на которую указывает нос королевы, та сторона волшебная!
На этот раз Хармони не зажмурилась.

Она взяла монетку головой королевы вверх и начала тереть волшебную сторону, туда-обратно, туда-обратно, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, пока металлический краешек под её пальцем не нагрелся.
— Я хочу, — сказала Хармони, — чтобы у меня было моё, только моё животное.
Внизу в парадную дверь позвонили.
А 4Что загадать сегодня?

Хармони и Мелоди оказались у двери одновременно.

За нею стоял человек, которого они восприняли по-разному.

Мелоди увидела местного инспектора дорожного движения, маленького человечка с жилистой шеей, большим унылым ртом и тусклым немигающим взглядом.

На нём была чёрная униформа и фуражка с жёлтой полоской.
Хармони увидела Большого Хохлатого Тритона.
Но обе одинаково увидели то, что он держал в руках.

Это был белый с чёрными пятнами кролик.
— Посадите-ка в клетку, пока его не раздавили машины, — строго произнёс Тритон.
— Он не наш, — сказала Мелоди.
Тут подошёл к двери мистер Паркер.
— Что-то не так с моей парковкой? — спросил он.
Плохой же ты парковщик

От англ. park — парковать машину (одно из значений).]», — подумала Хармони и состроила свою Скрытая Насмешка гримасу — сгорбилась, втянула шею, даже чуть уши шевелятся.
Тритон метнул на неё свой холодный земноводный взгляд.
— Нет, совсем другое, сэр, — сказал он. — Я шёл с дежурства и увидел этого кролика на дороге.

А потом он вдруг проскользнул в вашу калитку и по дорожке — прямо к двери.

Будто кто звал его.

Я и подумал…
— Очень любезно с вашей стороны, — пророкотал Морской Лев.
Хармони быстро надела Умоляющую гримасу, и Тритон, заметив это, быстро произнёс:
— Возможно, одна из ваших девчушек хотела бы ухаживать за ним?
Сиамская Кошка гордо удалилась, услыхав, что её назвали девчушкой, а Хармони подняла своё Умоляющее лицо к отцу.
— Только на одну ночь! — сказала она. — Только пока не найдётся хозяин!
Ты не откажешь, — подумала Хармони, — ты не сможешь противиться власти носа королевы».
Морской Лев посмотрел на неё.

Он провёл ластом по своей блестящей лысине.

Вероятно, воспоминание о таком редком и неожиданном поцелуе, каким его сегодня наградили, оказало своё благотворное воздействие, потому что он услышал, как произносит:
— Ну, разве что на ночь.

Только я не хочу, чтобы это зловонное существо находилось в доме, понятно? — И он вернулся опять к своим напитку и газете.
Не выразив никаких чувств,

Тритон передал ношу, вышел за калитку и заскользил вдоль улицы, поводя тусклыми глазами по сторонам, по рядам притихших машин.

Хармони, с кроликом на руках, проводила его взглядом.

Она надела

Счастливую гримасу, прошла через палисадник в сад и дальше, к курятнику, пока у неё скулы не заломило от напряжённой улыбки.

В курятнике Хармони села на ящик и стала наблюдать, как кролик скачет по полу, как принюхивается к незнакомым запахам.

Она принесла немного одуванчиков, и он начал есть, сидя у её ног, — видимо, почувствовал себя как дома.
— Мой собственный, — громко сказала Хармони. — Я этого хотела, и это произошло.
Она вынула пятидесятипенсовик из кармана и рассеянно потёрла волшебный краешек.
— Я хочу, чтобы дядя Джинджер узнал, что я разгадала загадку, — произнесла она, не подумав, и, прежде чем успела осознать, что сделала, услыхала:
— Хармони!

Где ты?

Дядя Джинджер звонит.

Он хочет с тобой поговорить.
— Что ты пожелала? — раздался бас Серебристого Гризли, как только она взяла трубку.
Хармони поспешно оглядела комнату.

У Сиамской Кошки ушки на макушке,

Хармони это сразу заметила.

Ей не было видно маленьких ушей Морского Льва — так он окунулся в свою газету, а ушки Зобастой Голубки спрятались под аккуратным оперением её волос, но было ясно, что они прислушиваются.
— Большое спасибо за деньги, — сказала Хармони.
— Надеюсь, они… пригодятся.
— О да!

Уже.
— Я так и думал.

Знаешь, меня что-то подтолкнуло позвонить тебе, всего несколько минут назад.
— О!
— Думаю, ты зря потратила желание, так ведь?
— Да.

То есть нет, я рада слышать тебя.
— Хармони, это было твоё первое желание?
— Нет.
— Похоже, всё семейство навострило уши? — засмеялся на том конце провода Серебристый Гризли.
— Да.
— Ладно, больше не растрачивай зря желаний, обещаешь?
— Да.
— Надеюсь, когда ты закончишь свой захватывающий разговор, состоящий только из «да» и «нет», — вмешался мистер Паркер, — я тоже смогу поговорить?
— Мне надо идти, дядя Джинджер, — сказала Хармони. — Папа хочет с тобой поговорить.

Между прочим, у меня появился кролик.
Выходя из дома, она слышала, как Морской Лев зарокотал в трубку:
— Хеллоу,

Джинджер!

Благополучно добрался?

Что?

Нет, конечно, не позволено… просто один тут подбросил какого-то паршивца… подержать где-нибудь до утра… придётся нести в зоомагазин, если хозяин не объявится.
— Никто не объявится, — твёрдо заявила Хармони, опять усевшись в курятнике на ящик из-под чая. — И тебя не отправят в зоомагазин.

Вот увидишь.

Теперь надо придумать тебе имя.

Похоже, что ты девочка.

Конечно!

Ты Анита!
Ничего не подозревая, все дети в классе, где училась Хармони, были какими-нибудь животными.

Ягнёнок мог сидеть за одной партой со львом, в компании, скажем, с дикобразом или попугаем или даже (поскольку познания Хармони в зоологии были обширными) с опоссумом или с колумбийской маленькой обезьянкой дурукули.

А как только она останавливала взгляд на Аните, толстоватенькой маленькой девчонке с выступающими зубами и с волосами, забранными в два высоких пучка (вроде кроличьих ушей), то представляла, как та держит в лапках салат-латук и щиплет его.

Итак, если Анита — крольчиха, то быть крольчихе Анитой.
Когда пришло время ложиться спать,

Хармони уютно устроила Аниту.

Она нарвала для её постели высокой сухой травы, налила в миску воды и сделала что-то вроде столовой в ящике для высиживания цыплят: стибренная из хлебницы горбушка, несколько морковок с огорода, упавшие яблоки и ещё одуванчики.
Хармони обо всём этом подробно рассказала Рэксу Рафу Монти, когда они лежали в кровати и смотрели на луну, тускло светившую сквозь деревья.

Он молчал, но Хармони была уверена, что пёс рад за неё.
Оставалось ещё пять желаний!
Хармони проснулась очень рано и сразу вспомнила об Аните.

Она оделась и побежала через росистый сад, таща за лапу старую собаку.

На верхней ветке твердил свою песенку дрозд.

Хармони явственно слышалось:

Какое желание — фьюить?

Какое желание — фьюить?»
Анита и Рэкс Раф Монти были представлены друг другу, правда, без особого интереса с обеих сторон, а потом Хармони позволила крольчихе выйти на волю.

Сад был огорожен с трёх сторон, так что Анита не могла выскочить на дорогу или к соседям; в худшем случае она направилась бы к дому или на газон.

Хармони скоро убедилась, что пасти Аниту не составляет труда.
Через некоторое время послышался сигнал электрокара, развозящего молоко, а затем поверх забора показалась голова молочника.

Для всех он был маленьким неунывающим человеком с желтоватыми волосами и остреньким носиком.

Он постоянно что-то насвистывал и для Хармони конечно же был Канарейкой.
— Привет! — сказал Канарейка. — Ты сегодня рано проснулась.
— Я пасу моего кролика, — сказала Хармони.
Канарейка приподнялся на цыпочки и навострил свой носик поверх забора.
— Как его зовут?
— Анита.
— Славное имя, — чирикнул Канарейка, — и кролик славный.
— И ты,

Канарейка, славный, — едва слышно сказала Хармони.
А он уже вспорхнул и залился трелью, перелетая от дома к дому.
Позвякивание бутылок с молоком навело Хармони на мысль и о других продуктах, которые он развозит, — сливки, яйца, йогурт.
— Я хочу есть, — сказала она Аните, — а тебе уже хватит.
Хармони подняла кролика и отнесла его обратно в курятник.
— Идём, — позвала она Рэкса Рафа Монти, — наверное, пора завтракать. — Но увидела, что шторы в доме ещё задёрнуты.
Вот были бы у меня часы…» — подумала она, и вдруг её осенило.

Это будет следующее желание!

Невозможно представить, как это произойдёт, но оно сбудется.

Надо только…
Хармони быстро вынула пятидесятипенсовик из кармана своих джинсов и повернула его так, чтобы волшебный краешек оказался под указательным пальцем.

Она огляделась — не наблюдает ли кто за ней, — но только почтальон виднелся вдали на дороге.
Это для всех он был почтальоном, а для Хармони — Кенгуру, отчасти, конечно, из-за сумки, в которой носил письма, а отчасти из-за своих сильных на вид ног и какого-то овечьего лица.
Хармони надела свою Сосредоточенно Думаю гримасу.
— Так, — сказала она, прикрыла один глаз и, убедившись, что палец находится там, где надо, начала тереть монетку. — Я хочу большие наручные часы, электронные, которые показывают и месяц, и число, на широком кожаном ремешке, пятнистом, как змеиная кожа.
Хармони подождала немного, а потом уставилась на своё левое запястье.

Она так при этом сосредоточилась, что не сразу услышала голос с тропинки за забором.
— Доброе утро! — повторил Кенгуру.
— О… извините.

Доброе утро!
— Ты здесь живёшь? — спросил Кенгуру, указывая на дом.
— Да.
— Твоя фамилия Паркер?
— Да.
— Можешь взять вашу почту, если хочешь.

Это сократит мне путь.

Пожалей мои бедные ноги, — улыбнулся Кенгуру.
Хармони ещё не доросла, чтобы видеть поверх забора, но она могла хорошо представить ноги Кенгуру, длинные, сильные и костистые, с острыми когтями.

Она подтянулась и взяла несколько писем и пакет.
— Спасибо, — сказал Кенгуру. — Я поскакал дальше.
Хармони рассеянно просмотрела почту.

Три письма для Морского Льва, одно для Голубки и открытка для Сиамской Кошки.

Она машинально перевернула пакет.

Он был для неё.
Осторожно, затаив дыхание,

Хармони положила монетку в карман.

Дрожащими руками она кое-как развязала верёвку и сорвала клейкую ленту, которыми был переплетён пакет.

Под коричневой бумагой оказалась синяя коробочка.

Внутри синей коробочки — белая тонкая обёрточная бумага.

А в этой белой обёрточной бумаге — большие наручные электронные часы, показывающие и месяц, и дату, на широком кожаном ремешке, пятнистом, как змеиная кожа.

А 5
За завтраком родители, просматривая адресованные им письма, флегматично жевали и, казалось, ничего не замечали, в то время как Хармони безуспешно старалась привлечь внимание к своему запястью и перед самым их носом тянула левую руку то за тостом, то за маслом, то за мармеладом.

Она даже начала есть кукурузные хлопья левой рукой, подолгу задерживая у рта ложку, выставляя циферблат часов напоказ то одному, то другому.

Так продолжалось до запоздалого появления Мелоди.
— Откуда это у тебя? — спросила она, сразу же заметив часы.
— Прислали по почте.
— Кто?
— Дядя Джинджер.

В синей коробочке письма не было, но Хармони узнала печатные буквы на адресе, написанные чёрным фломастером, точно так же как в записках.

К тому же на пакете была наклеена девонширская почтовая марка.)
Очень хорошие» и

Как он добр» рассеянно сказали отец и мать, но Сиамка не могла не царапнуть.
— Какая глупость! — промяукала она ехидно, усаживаясь напротив. — Это мальчишечьи, вернее, мужские часы.

На тебе они выглядят нелепо.
У Хармони была подходящая альтернатива гримасе Я Терпеть не Могу Мою Сестру, а именно — Так бы и Съездила Тебе по Физиономии.

Она надела её, подтвердила действием и стремглав выскочила из комнаты.

К своему полному удовольствию, она услышала отчаянный вопль Мелоди.
В саду, в безопасности (она знала, что погони не будет из страха перед засадой),

Хармони лежала на траве между неподвижным Рэксом Рафом Монти и щиплющей травку Анитой, наблюдая, как идёт время.

Что это были за классные часы!
И оставалось ещё четыре желания.

Она нащупала в кармане пятидесятипенсовик.

Большим пальцем Хармони могла чувствовать рельеф скреплённых в рукопожатии рук, а перевернув монету — голову королевы.

Она могла также определить, где нос королевы.

Хармони представила себя ковбоем и начала тренироваться, вытаскивая монету на скорость.

Карман превратился в кобуру, волшебный краешек монеты — в спусковой крючок, который бы мгновенно сработал, загадай она следующее желание.

Скоро она научилась безошибочно ставить палец напротив носа королевы.

Самое скорострельное оружие на Диком Западе, — подумала Хармони, — но помни: осталось только четыре пули».
Закончив пасти Аниту, она пошла обратно к дому.

С предосторожностями, теперь уже больше индеец, чем ковбой, она как тень перебегала от дерева к дереву, пересекла лужайку и проскользнула к ступенькам, чтобы оказаться в безопасности своей комнаты прежде, чем мстительная Сиамка смогла бы на неё наброситься.

Морской Лев уехал в город представлять свои трюки, а Голубка писала письмо.

Хармони видела это, когда на цыпочках проходила через холл.

Нижняя ступенька скрипнула под ногой, и она услышала, как мать позвала её.
Хармони надела гримасу Начинается! — нижняя губа выпячена, брови высоко подняты, глаза неистово вращаются.
— Да, мамочка?
К счастью, миссис Паркер обладала способностью легко забывать неприятное.

На то она была и Голубка, чтобы больше всего наслаждаться своим воркованием.

И гораздо более значительные события, чем какая-то перебранка между её дочерьми, могли пройти мимо неё незамеченными.

Но порой она некстати вспоминала то, чего не нужно бы помнить.

Так было и на этот раз.
— Тот пятидесятипенсовик, который дядя Джинджер дал тебе…
— Да? — напряглась Хармони.
— Ты его ещё не потратила?
— Нет.
— Вот и прекрасно.

Я хочу заскочить на почту, а у меня нет марок, а там будет очередь в милю длиной — сегодня выдают пенсию, — но снаружи есть автомат, в котором можно купить блок марок на пятьдесят пенсов.

Я дам тебе пять по десять.
— Но, мамочка…
— Да?
— Я… не хочу… я не могу… Я хочу сказать, этот особенный!
— О, не будь глупышкой,

Хармони, на пять десятипенсовых купишь ровно столько же.

Вот что, как только у меня появится пятидесятипенсовик, мы сможем опять поменяться.

Ты же знаешь, что все пятидесятипенсовики одинаковы.

Ну, давай же, дорогая, я тороплюсь. — И миссис Паркер, отсчитав пять монеток, протянула их дочери.
Впоследствии Хармони пришло в голову множество способов, с помощью которых можно было бы увильнуть.

Она могла бы сбегать на почту сама и по пути поменять монетки в магазине.

Она могла бы вызваться постоять в очереди и купить марки.

Наконец, она могла бы просто броситься наутёк.

Но, загнанная в угол, она инстинктивно прибегла к своему оружию.

В мгновение ока Хармони сунула руку в карман, нащупала на монетке лицо королевы и потёрла.
— Я хочу, чтобы мой пятидесятипенсовик оказался маме не нужным, — быстро проговорила она.
В комнату, прихрамывая, вошла Мелоди.
— О Мелоди, дорогая, — застенала Голубка, — мне нужен пятидесятипенсовик, чтобы купить пачку марок, ты мне не поможешь?

Хармони не хочет дать свой, не могу понять почему.
— Конечно, мамочка, — промурлыкала Сиамка. — Я уверена, что у меня в кошельке найдётся.

Сейчас принесу… Бывают же такие эгоистки!
Я попусту потратила ещё одно желание», — с досадой подумала Хармони.

Но тут она увидела, что её палец тёр не в том месте — краешек позади королевского затылка.

На этот раз не было никакого волшебства, ей просто повезло.
Оказавшись в своей комнате,

Хармони села у окошка и на свету стала поворачивать волшебную монету и так и сяк.

Она обнаружила, что можно менять выражение лица королевы, наклоняя пятидесятипенсовик к себе и от себя.

Можно придать королевскому лицу печальный вид, потом появится слабая улыбка, которая перейдёт в усмешку, а потом лицо станет серьёзным и, наконец, суровым.
Она перепробовала все эти разные выражения на себе перед зеркалом.

Когда дошла до сурового, то задержала его и обратилась к своему отражению со строгой интонацией:
— Подумай, что сказал бы Гризли, если бы узнал, что ты чуть не потратила впустую ещё одно желание?

Вот как ты обращаешься со своей волшебной монетой, которая даст тебе всё, что пожелаешь, всё!

В следующий раз ты должна быть абсолютно уверена, что получишь то, что действительно тебе нужно, то, что ты никак не сможешь получить без волшебства.

Теперь думай,

Хармони, думай хорошенько.
И она сменила Суровую Королеву на Сосредоточенно Думаю гримасу.

Она должна выбрать что-нибудь значительное и полезное, что-нибудь дорогое, о чём прежде не могла бы и мечтать.
Конечно!

Велосипед!

Не такой, как у неё сейчас, — весь прогнутый, разбитый и ржавый, а новёхонький, сверкающий, немыслимо дорогой!

Целую армаду их, выставленную как на параде, можно увидеть в витрине большого магазина в торговом центре; всех форм, всех размеров, всех цветов радуги.

Пожелай она — и любой станет её.
— Мы отправимся сейчас же,

Рэкс Раф Монти, — сказала она. — Как?

Конечно, на автобусе… Ты спрашиваешь, есть ли у нас деньги на проезд?

Думаю, что есть.
Она быстро вытащила резиновую пробку из фарфорового поросёнка, в розовом брюшке которого лежало всё её состояние, и пересчитала деньги.

На билет хватало.
— В конце концов, обратный билет нам будет не нужен!
Она сбежала вниз.

Мелоди лежала на диване в гостиной, малюя свои коготки в зелёный цвет ужасного оттенка.

Почти в такой же, заметила Хармони с некоторым удовлетворением, как синяк на её ноге.
— Где мама? — спросила она.
— Уехала на почту, зверёныш.
— Скажи ей, что я уехала в магазин.
— В магазин?

Ты?

Значит, собираешься потратить свой пятидесятипенсовик, который ты, эгоистка, ей не захотела поменять?
В автобусе Хармони отдала горсть полупенсовиков, пенни и двухпенсовиков водителю

Старой Английской Овчарке, отметила она с интересом) и села в напряжённом ожидании, держа в одной руке Рэкса Рафа Монти, а другой зажав в кармане волшебную монету.

Кое-кто из пассажиров с любопытством уставился на маленькую девочку с потрёпанной игрушечной собакой, но Хармони мгновенно надела свою Скрытая Насмешка гримасу, и они поспешно отвели взгляд.
Добравшись до магазина, она долгое время стояла на улице и пристально разглядывала витрину.

Как тут выбрать?

Все велосипеды замечательные: высокие велики с тонкими шинами и низкие, приземистые с толстыми; велики с изогнутым и опущенным, как рога у нападающего барана, рулём и велосипеды, у которых руль высился подобно рогам горного козла.

Велики синие, красные, зелёные, жёлтые… Все они были великолепны и ослепительно новые!
Хармони вошла внутрь.

Может быть, из-за тишины и прохлады за зеркальным стеклом, отражающим солнце, или, может быть, из-за яркой экзотической расцветки его безмолвных обитателей она почувствовала себя будто в аквариуме.

Поэтому и не удивилась, когда увидела, что продавец, который бесшумно двигался в её направлении по песочного оттенка полу, был, вне всякого сомнения,

Морская Форель.

Пятнистый и гладкий, с желтоватыми глазами, он завис над нею:
— Могу я вам помочь, маленькая леди?
— Я хочу велосипед, — сказала Хармони.
— Вот оно что, — медленно произнёс Морская Форель.

Он кинул свой рыбий взгляд на этого неопрятного покупателя, в обкромсанных джинсах, старых матерчатых туфлях и не слишком чистой футболке (на этой было написано:

Руки прочь от котиков!»). — Какой же ты хочешь?

Хармони засомневалась, когда он похлопал по ближайшему изящному гоночному велосипеду, руль у которого почти касался пола.
— Вот этот, например, — предложил он. — Гоночная модель, колёса двадцать восемь дюймов, дисковые тормоза, фара с генератором, двенадцать скоростей.

Этот ты хочешь?
— Нет, — ответила Хармони. — Я хочу тот, у которого толстые шины.

И нормальный руль, чтобы не был торчком и чтобы не провисал.

И с багажником для моей собаки.
Морская Форель выпучил глаза на Рэкса Рафа Монти.
— Понимаю, — кивнул он. — Тогда как насчёт этих?

Совсем другой тип машины.

Колёса двадцатидюймовые, три скорости, защитный кожух цепи, светоотражатели на руле, мягкая перекладина безопасности.

И шины конечно же… э-э… толстые.

Очень популярен, особенно у мальчиков.
Их было три таких, стоящих вплотную друг к другу и во многом схожих.

Один назывался

Светлячок», ярко-красного цвета.

Второй —

Молния», серебристо-жёлтый.

А третий был синий, тёмно-синий, как таинственное холодное озеро.
Над задним колесом у этого велосипеда располагался багажник в форме ящичка, как раз такого размера, какой нужен.

Назывался велосипед

Ледокол».

Хармони указала на него:
— Пожалуйста, вот этот.
— Хочешь узнать, сколько он стоит?
— Сколько?
— Сто сорок фунтов.
— Хорошо.
Хармони сунула руку в карман и вытащила пятидесятипенсовик.

Она нащупала нос королевы и нашла волшебный краешек.

Потёрла его, шёпотом приказав:
— Я хочу, чтобы у меня был этот велосипед.
Морская Форель нервно сглотнул.

Он позвал свою помощницу

Золотая Рыбка, как сразу же отметила про себя Хармони).
— Маленькая леди, — сказал он Золотой Рыбке, — хочет купить эту модель.

Я назвал ей цену.

Боюсь, с пятидесятые пенсами тут делать нечего.
Золотая Рыбка вытаращила глаза.
— Эту модель? — спросила она, дотронувшись до чёрного пластикового седла

Ледокола», и тут Хармони увидела, что в самой середине его была большая красная звезда. — Именно эту модель?
— Да.
— Подожди, пожалуйста, минутку, милая, — улыбнулась ей Золотая Рыбка и увлекла за собою Морскую Форель.
Хармони было видно, как двигались её пухлые губы, когда она что-то ему шептала.

Они зашли за прилавок, и там Золотая Рыбка нажала на кнопку звонка.
Из какой-то потайной пещеры аквариума выплыла тучная серая фигура в очень больших очках, которые сильно выпячивались по обеим сторонам носа — вне всякого сомнения,

Молот, — и все трое стали о чём-то совещаться.
Наконец

Молот приблизился к Хармони.
— Доброе утро, дорогая, — произнёс он елейным голосом. — Я управляющий в этом магазине.

Как я понимаю, ты хочешь купить этот замечательный велосипед?
— Да, пожалуйста.
— Цена тебе известна?
— Да,

Морская Ф… этот человек сказал мне.
— И где же ты возьмёшь столько денег? — поинтересовался

Молот.
Глупая старая акула, — усмехнувшись про себя, подумала Хармони, — ты не устоишь против власти носа королевы».
— Будьте добры, я могу взять его? — спросила она вежливо.
Молот в знак согласия покачал своей, действительно как молот, головой, словно онемев от изумления.
Морская Форель и Золотая Рыбка позади него тоже покачали головами.
— Вы очень, очень везучая, маленькая леди!
— Да.

Я знаю.
— Этот велосипед, — сказал

Молот, вывел

Ледокол» из стойки и благоговейно поставил перед Хармони во всей его красе, — этот велосипед, который вы выбрали, необычный.

Этот велосипед очень отличается от других велосипедов всех моделей в нашем магазине, в нашем городе, во всей Англии, о чём свидетельствует красная звезда на его седле.

Даже мои помощники об этом не знали.

Этой леди, —

Молот посмотрел на Золотую Рыбку, — только было приказано позвать меня, если какой-либо покупатель выберет машину с красной звездой на седле, но этот велосипед — десятитысячный

Ледокол» из всех выпущенных.
— О-о, — протянула Хармони.
— И так как это десяти… тысячный… велосипед, — громыхал

Молот, голос его, по мере того как он говорил, становился всё громче и громче, — то очень известная фирма, из чьих цехов он вышел, приняла в целях рекламы мудрое решение: покупатель, которому будет суждено выбрать именно этот велосипед, — и он похлопал по седлу, украшенному красной звездой, — получит его не по продажной цене, не за полцены, а… — он сделал паузу и раскинул руки в стороны, —

О!!!
Хармони положила пятидесятипенсовик обратно в карман своих джинсов.
— Спасибо, — сказала она.

А 6
Джентльмены

До этого исполнение всех желаний было столь быстрым и безоговорочным, что Хармони намеревалась сразу вскочить на велосипед и уехать домой.

Однако на этот раз результат волшебства носа королевы оказалось не так-то просто заполучить.

К своему смятению, она обнаружила, что приобрела не только велосипед, но ещё и славу.
Наступил момент, которого

Молот ждал с тех пор, как изготовители велосипедов выбрали его магазин для рекламной кампании.

Целых две недели

Ледокол» с красноречивой звездой на седле стоял в витрине.

Многие дети, с родителями или сами по себе, часто останавливались у витрины и подолгу рассматривали велосипед.

Несколько человек даже выбирали его, но потом меняли своё решение: из-за высокой цены вовсе отказывались от покупки или приобретали другую модель.

Наконец нашлась одна девочка, которая остановилась на нём, и управляющий был полон решимости воспользоваться случаем и выжать из этого события максимум рекламы для своего магазина.
Жаль, что это девочка, — подумал

Молот, сощурив маленькие холодные глазки и пристально разглядывая Хармони. — Машина больше подходит мальчику».

В его воображении удачливый обладатель велосипеда был рослым, хорошо одетым малым, широко улыбающийся фотографам и сияющий от счастья, которое ему привалило.

А тут — неопрятно одетая девчонка, казалось, воспринявшая всё как само собой разумеющееся.

В её больших карих глазах он не видел и намека на взволнованность событием.

Будто и не явилось для неё неожиданностью получить за так велосипед ценой в сто сорок фунтов.

И всего лишь с пятьюдесятью пенсами в кармане!
Не следует спешить отдавать велосипед, пока он не узнает о ней побольше.

И надо сейчас же связаться с прессой.

Его губы растянулись в холодной акульей улыбке:
— Не правда ли, ты везучая?
— Да, — сказала Хармони. — Могу я теперь взять велосипед?

Мне надо ехать домой, а то я на ланч опоздаю и мама начнёт беспокоиться.
— О, мы не заставим маму беспокоиться! — воскликнул

Молот. — Вот что мы сделаем… Кстати, как тебя зовут?
— Хармони Паркер.
— Славное имя!

Вот что мы сделаем,

Хармони: мы позвоним маме и сообщим ей, какая удачливая-преудачливая у неё дочь.
И вскоре ты сможешь забрать твой чудесный новый велосипед.
— Почему я не могу взять его сейчас?
Молот рассмеялся, показав ряд больших зубов.

За ним хихикнула Золотая Рыбка и притворно улыбнулся Морская Форель.
— О святая простота!

Ведь ты скоро станешь знаменитой.

Такое не каждый день случается, не так ли?

Твои фотографии появятся в газетах — в местных и, я надеюсь, в центральных.

Тебя, должно быть, даже по телевидению покажут.

Тебе этого хочется, да?

А теперь скажи мне, где ты живёшь и твой номер телефона, и мы всё устроим.
Хармони сунула руку в карман и нащупала нос королевы.

Молот ей не нравился, и прославиться она не хотела.

Я могла бы быстренько заставить тебя отдать мой велосипед без всякой этой суеты», — подумала она.

Но оставалось только три желания.

И Хармони продиктовала свой адрес и номер телефона.
В мгновение ока в магазин набились люди.

Приехали миссис и мистер Паркер с Мелоди, появились репортёры и фотографы, и уйма любопытствующих прохожих толпилась у витрины.

Хармони фотографировали стоящей около

Ледокола», сидящей на

Ледоколе», обменивающейся рукопожатиями с сияющим

Молотом, когда ей официально вручали

Ледокол».— Улыбнись, детка! — кричали фотографы, но один только намёк на

Счастливую гримасу сразу их урезонил.
Серьёзная… замкнувшаяся в себе… ошеломлённая свалившимся на неё счастьем, маленькая Хармони Паркер не проявила каких-либо эмоций…» — строчили репортёры.
— О, на кого она похожа в этом ужасном старом тряпье! — сетовала миссис Паркер, обращаясь к Мелоди, но та была слишком озабочена тем, чтобы попасть в кадр.

Прежде чем были сделаны последние снимки — Хармони, отъезжающая на своём велосипеде, — счастливая обладательница десятитысячного

Ледокола» дала интервью прессе.

Журналисты, должно быть, поверили всему, что сказала эта большеглазая девчушка, а её семье репортажи, появившиеся в газетах на следующий день, показались более чем странными.

Морской Лев, как всегда рано отправившийся в свой офис, читая по дороге газету, узнал, что он не обычный, ничем не примечательный служащий (как он думал в течение многих лет), а высочайшей квалификации эксперт.
«— А где твой папа работает?
— В Сити.
— Что он там делает?
— О, довольно хитроумные трюки!

Он занимается балансированием, как мне кажется.
— Балансированием?

Ты имеешь в виду бухгалтерским балансом?

Понимаю.

И он очень умный, да?
— Потрясающе!»
Голубка, как всегда запоздавшая к завтраку, узнала о себе, что страдает каким-то редким недугом.
«— И что твоя мама делает?
— Ничего.
— Ничего?

Почему?
— Наверное, неспособна что-либо делать.

Она подолгу лежит.
— Лежит?

О, она нуждается в отдыхе?

Что же с нею?
— Не знаю.

Мама всегда была такая.
— Всегда?

Вот как?

Печально, печально!»
Но Сиамской Кошке досталось ещё больше.

Почему-то репортёры неточно расслышали, как произносится её имя.

К тому же они, должно быть, неверно истолковали её довольно бессмысленную, с открытым ртом, улыбку, с которой Мелоди ловила любой их взгляд, надеясь, что если она так улыбнётся, то кто-нибудь её сфотографирует.

Или, может быть, они просто недопоняли, что сказала Хармони.
«— Значит, это твоя сестра?
— Да.
— Какое у неё необычное имя!

Ты так её называешь или у неё есть домашнее имя?
— Я зову её Сиси-дурочка.
— Что?

Дурочка?

Неужели?!»
Как бы то ни было, но утренняя газета ввергла старшую мисс Паркер в истерику.
Под фотографией Хармони, оседлавшей

Ледокол», она прочла:
Е

О

О!
Десятитысячный по счёту велосипед — бесплатно!
Хармони Паркер, младшая дочь известного в лондонских деловых кругах аудитора, стала вчера счастливой обладательницей десятитысячного

Ледокола», выпущенного…
Затем следовало описание самого велосипеда и рассказ о загадочной красной звезде на его седле

Интересно, сколько детей сейчас жалеют, что не сделали такого выбора»), и, конечно, упоминалось имя

Молота и его магазин.
Но вопли Сиамки были вызваны последними строками:
Для маленькой Хармони Паркер её драгоценный новый велосипед станет не только забавой.

Теперь она сможет ездить на нём по многим поручениям своей семьи.
Её мать, увы, хронически больна и обречена большую часть дня лежать.

А сестра Мэлэди

От англ. malady — недуг, болезнь.

Имя девочки — Melody.] отважно борется с проблемой умственной отсталости.

А 7
Потерянная и

Несколько дней Хармони почти не вспоминала о носе королевы.

Она удобно устраивала Рэкса Рафа Монти позади себя в синий багажник, подоткнув под него лапу, и отправлялась в дальние прогулки.

У неё были часы, на которые она часто поглядывала, чтобы вернуться домой заблаговременно и дать Аните вволю попастись и побегать.

Волшебная монетка была всегда в кармане старых джинсов, и частенько Хармони нащупывала её: просто удостовериться, что она тут.

Но использовать монетку пока не хотелось.

Разные идеи возникали у неё в голове насчёт последних трёх желаний, но она не торопилась: впереди было ещё целых три недели летних каникул.
Она как раз вернулась после очередной прогулки, когда ей навстречу вышла трепещущая Голубка.
— Хармони, дорогая, угадай, что произошло!
— Что?
— Тебя покажут по телевидению!

Позвонили с Би-би-си и спросили, могут ли они завтра приехать и взять у тебя интервью!
— О нет, мама!

И ты согласилась?
— Конечно!

И на этот раз я не допущу, чтобы ты появилась перед камерами в этой ужасной одежде!

Сегодня же после обеда поедем и купим тебе хорошенькое новое платье.
Хармони ничего не сказала.

Взамен она надела свою Никакими Пытками Меня не Заставишь Сделать Это гримасу.

Исходя из опыта, миссис Паркер сразу же всё поняла и умерила свои притязания.
— Ну хорошо, тогда какие-нибудь новые джинсы.
— Могу я сама их выбрать?
— Да.
— И новую футболку?
— Да.
— И пару кроссовок?

И гетры?
— Гетры!

Родная, ты не можешь… Ну ладно.
Итак, вечером следующего дня несколько миллионов телезрителей увидели на экранах своих телевизоров сюжет о маленькой девочке, которой по счастливой случайности достался новый велосипед.

Хармони подумывала, не воспользоваться ли носом королевы, чтобы отвязаться от телесъёмки, но всё-таки это было бы нечестно, раз уж она надела свои новые вещи.

Так что она стоически выдержала всё интервью.
На ней была изумрудно-зелёная футболка, украшенная алой надписью

Мех для животных, а не для людей», яркорозовые джинсы, заткнутые в потрясающие красно-жёлтые полосатые гетры, а обута она была в кроссовки с чёрными и голубыми полосками.
После того, как, завершив интервью, корреспондент, осветитель и оператор сложили аппаратуру и покинули дом Паркеров,

Хармони весь день не снимала свои новые вещи.

Она была ещё в них, когда семейство Паркеров устроилось перед телевизором, чтобы посмотреть на Хармони во всей её пестроте.

Тысячи зрителей при виде необычайно ярко одетой девочки, без сомнения, решили, что в их телевизоре что-то не так с цветом, и попытались его подправить.
По окончании просмотра каждый из членов семьи прокомментировал увиденное в своём духе.
— Ты говорила только «да» и «нет», дорогая.

Мне хотелось, чтобы ты сказала побольше.
— Скажи спасибо, что она этого не сделала.
— Ты выглядела настоящей уродиной,

Харм.

Тебе лучше было остаться в твоём обычном рванье, — фыркнула Мелоди и вышла из комнаты.
Некоторое время спустя Хармони вдруг поняла, что ей хочется переодеться в свои привычные старые вещи.

Весь день они лежали на стуле в её спальной, волшебная монета была в кармане обкромсанных джинсов, и Рэкс Раф Монти сторожил их.

Как только она открыла дверь в свою комнату, её охватил ужас.

Рэкс Раф Монти, старая футболка, матерчатые туфли — всё было на своих местах… Но куда делись джинсы?
Хармони кинулась вниз, перепрыгивая через ступеньки.
— Мама!

Где мои старые джинсы?!
Голубка придвинулась поближе к Морскому Льву, словно рассчитывая на его защиту.
— Боюсь, исчезли.

Они были такие ужасные!
— Исчезли?

Куда?
— Я бросила их в мусорный ящик.
Хармони пулей вылетела из комнаты, через холл, через кухню — на маленький задний дворик.

Нос королевы в мусорном ящике!

Надо же!

Хорошо, что мусорщиков не будет до понедельника!

Она сорвала крышку.

Ящик был пуст.
Хармони медленно пошла обратно в гостиную.

Она даже не надела Моя Мать Сведёт Меня с Ума гримасу — на этот раз всё было слишком серьёзно.
— Мусорщики уже, наверное, приходили, — сказала она очень тихо, ни к кому не обращаясь.
— Да, совсем недавно, милая, — ответила миссис Паркер. — Видишь ли, в понедельник праздничный день, и поэтому они приехали пораньше.
— И ты выбросила джинсы, даже не проверив карманы?! — выйдя из оцепенения, воскликнула Хармони.
— Конечно, я посмотрела, милая.

В одном из них был носовой платок, я его постирала.
— А в другом?
— О, в нём была только… — начала миссис Паркер со смешком.
— Что?!
— Дырка на самом дне.
Десятью минутами позже Хармони сидела в курятнике на ящике из-под чая.

Рэкс Раф Монти повис у неё на руке, а Анита с любопытством принюхивалась к гетрам в красно-жёлтую полоску.

В надежде найти пятидесятипенсовик Хармони обыскала весь пол в своей комнате — вдруг монетка куда-нибудь закатилась?

Она надела Сосредоточенно Думаю гримасу.
Что я делала утром между тем, как встала и начала переодеваться для интервью? — принялась вспоминать Хармони. — Я помню, монета была последнее, что я держала вчера в руках.

Частенько Хармони, лёжа в постели, играла с волшебной монетой, придумывая различные фантастические желания — я хочу оказаться на луне, я хочу, чтобы у меня были чёрные волосы и синие глаза, я хочу стать центральным нападающим английской сборной, — но всегда внимательно следила за тем, чтобы тереть какой-нибудь другой краешек, а не тот, на который указывал нос королевы и исполнял желания.) Так где же монетка могла выпасть?

Здесь, в курятнике?

А может, где-нибудь в саду, когда я тебя пасла,

Анита?

В ванной, на лестнице, в кухне, в столовой, в гостиной?»
Весь вечер Хармони потратила на поиски, но монеты нигде не было.
— Я хочу найти тебя! — в отчаянии воскликнула она, когда вечером легла наконец в постель, хотя знала, что без силы носа королевы желание её было тщетным.
Ей вспомнилась загадка.

Ты пожелаешь — и я буду рядом.

Я безумно этого хочу, но где ты?» Значит, не будем с тобой расставаться.

Но мы расстались!»
— О миленький, — выдохнула Хармони в ухо Рэкса Рафа Монти. — Подумать только, оставалось ещё три желания!

Вот что я скажу тебе.

Если кто-нибудь найдёт монету, тому я сразу же отдам одно желание, торжественно обещаю, и ты мой свидетель.
Она долго не могла заснуть, а когда наконец заснула, то все сны её были о пятидесятипенсовиках.

Они были вместо глаз у Аниты, вместо циферблата у часов, даже вместо колёс у велосипеда.
Хармони проснулась поздно и последней спустилась к завтраку.
— Чем это ты занималась вчера вечером? — спросил Морской Лев, тщательно разделывая копчёную селёдку.
— Да, — сказала Голубка, поклёвывая кукурузные хлопья, — что ты делала, дорогая?

Слонялась по всему дому, разглядывала пол, потом бродила туда-сюда по саду?
— Я кое-что потеряла.
— Что?
— Пятидесятипенсовик.
Сиамская Кошка подняла взгляд от своего молока.
— Уж не тот ли старый пятидесятипенсовик?

Это из-за него ты перевернула всё вверх дном?

Почему мне ничего не сказала?
— А что?
— Он лежал на полу в твоей комнате.

Я его увидела, когда проходила мимо двери, сразу же после твоего знаменитого появления на телеэкране.

Должно быть, выпал через дырку в кармане, когда мама выносила твои гадкие штаны.
— И что ты сделала?
— Ну что я могла сделать — потратить?

Видишь ли,

Харм, я не воровка, что бы ты там обо мне ни думала, — сказала Мелоди с оттенком горечи.
— Ну ладно, где же он?
— Там, где ему и положено быть.

Я кинула его в твою уродскую копилку.
Через мгновение Мелоди обнаружила себя заключённой в объятия, по силе равные объятиям Серебристого Гризли, и почувствовала на щеке — подумать только! — поцелуй.
— О, спасибо,

Мелоди!

Огромное спасибо! — крикнула Хармони и как вихрь вылетела из комнаты.
На лицах всех членов семьи читалось выражение полнейшего недоумения.
— В чём дело? — спросила мать.
— Понять твою младшую дочь невозможно, — пожал плечами отец.
— И весь этот шум, — сказала её сестра, — из-за совершенно обыкновенного старого пятидесятипенсовика.

Ну и что же будет дальше?
Тем же утром, чуть позже, она узнала — что.
Хармони вытащила пробку из свиньи-копилки, и драгоценная монета очутилась в кармане её новых джинсов, но прежде она вывернула карман, чтобы убедиться, что он прошит крепко и надёжно.

Теперь Хармони вспомнила о своём обещании.
— Следующее желание — для Сиси-дурочки, — сказала она Рэксу Рафу Монти. — Но мы не должны выдавать тайну.

Я уверена,

Гризли это не понравилось бы.

Пожелать за неё должна я.

И надо выведать, чего ей хочется.
Мелоди лежала на диване и читала американский журнал, когда услышала, что её зовёт младшая сестра.
— Что ты хочешь? — недовольно спросила она.
— Именно этот вопрос я и хотела задать тебе.
— О чём ты?
— Ну, вот представь, что ты могла бы загадать одно желание.

Чего бы ты захотела?
— О, не будь глупенькой,

Харм.

Думать, что всё зависит от желания, — это ребячество.
— Но всё-таки представь, что это возможно — по волшебству.
— Ты просто младенец!

Подумать только, верит в волшебство.

Вздор это всё.
— Ну,

Мелоди.

Ну, понарошку.

Что бы ты пожелала?
Мелоди, которой хотелось, чтобы её оставили в покое, нахмурилась и опять взялась за свой журнал.
— Да не знаю я, — с раздражением сказала она.
— Ну,

Мелоди!
— О Господи!

Я… хотела бы уехать в Америку.
В курятнике Хармони советовалась с Рэксом Рафом Монти и Анитой.
— Понимаете, дело не в том, возможно это или нет.

Нос королевы может выполнить любое желание, но только надо всё как следует обдумать.

Ведь если просто сказать

Я хочу, чтобы Мелоди уехала в Америку», это может означать навсегда.

Положим, было бы неплохо, но по отношению к маме и папе нехорошо.

И в конце концов, — сказала Хармони, поднимая пятидесятипенсовик к свету, — это она нашла тебя. — Хармони наклонила монетку, и королева ей улыбнулась.
Наконец Хармони составила фразу, которая оказалась такой длинной, что пришлось пойти в комнату и записать её.

Она заперла листок бумаги в ящик письменного стола, где хранила альбом со своими рисунками, и решила, что после ланча, точнее, после дальней прогулки на

Ледоколе», прочтёт ещё раз и посмотрит, всё ли там правильно.
После чая Хармони поднялась к себе в комнату, села на кровать и, убедившись, что фраза записана верно, потёрла край монетки напротив носа королевы:
— Я хочу, чтобы моя старшая сестра,

Мелоди Паркер, смогла поехать — но чтобы не очень надолго и чтобы это не стоило ей денег — в Америку.
Она положила монету в карман и легла на кровать, думая о двух оставшихся желаниях.

Внизу зазвонил телефон, и до неё донёсся голос матери, взявшей трубку.

Она услышала, как мама зовёт Мелоди, и потом взволнованный голос сестры, хотя слов нельзя было разобрать.
Спустя минуту Хармони услышала, что её зовут.
— В чём дело? — спросила она, перегнувшись через перила.
Внизу, в холле,

Сиамка улыбалась во весь рот, словно Чеширский Кот.
— Харм!

Харм! — крикнула она. — Ты не поверишь!

Позвонила мамина сестра, тётя Джессика, — ну, ты знаешь, моя крёстная, она замужем за американцем, — и они хотят, чтобы я прилетела к ним, в Калифорнию, в следующий вторник на целых две недели!

Представляешь, они собираются заплатить за билет и за всё остальное!

Ну не чудо ли это?

Можно подумать, что ты волшебница!

А 8
Уступи

Два дня — это был уик-энд — в доме Паркеров у всех было приподнятое настроение.

Мелоди радовалась предстоящей поездке.

Миссис Паркер была довольна, потому что Мелоди радовалась.

Мистеру Паркеру доставляло удовольствие, что миссис Паркер довольна.

А Хармони было приятно сознавать, что благодаря ей воцарилась эта необычайно лучезарная атмосфера.
— Или скорее, — как она сказала своим слушателям в курятнике, — благодаря носу королевы.
Она вынула монету из кармана новых, пока ещё совершенно розовых джинсов и начала забавляться, меняя выражение королевского лица.
— В школе, — поведала она королевскому профилю, — меня иногда называют «любопытная Паркер»

Русский эквивалент — любопытная Варвара.].
На лице королевы появилось выражение неодобрения.
— Видите ли, это просто шутка, из-за моей фамилии.

Вообще-то я не особенно любопытна и не сую нос куда не следует.
Выражение королевского лица немного смягчилось.
— Ну а ваш нос, он «королевский — не римский, не вздёрнут, а прям».
Королева усмехнулась.
— Что же попросить его на этот раз — вот в чём вопрос…
Хармони спрашивала себя об этом и в последующие дни.

Мелоди улетела в Америку.

Для неё нашлось место на ближайшем рейсе.

Паркеры усадили её в самолёт, а потом стояли вместе и смотрели, как большущий лайнер оторвался от земли и поднялся над Хитроу.
По пути домой Хармони молча сидела на заднем сиденье.

Её молчание родителями было истолковано неверно.
— Скучаешь о ней, да, дорогая? — проворковала Голубка.
Вместо ответа последовала серия быстро сменяющих друг друга гримас — Начинается! потом Я Терпеть не Могу Мою Сестру и в заключение Моя Мать Сведёт Меня с Ума.
Морской Лев в водительское зеркало увидел это представление.
— Не дурачься,

Хармони! — рявкнул он.
Хармони пригнулась за сиденьем, состроив гримасу Не дурачься,

Хармони, и не распрямлялась, пока не перешла к Никакими Пытками не Заставишь Меня Это Сделать и под конец — к Скрытой Насмешке.

После этого она вынырнула без всякого выражения на лице.
— Твоя младшая дочь… — вздохнул Морской Лев, бросив многозначительный взгляд на Голубку.
Вечером Хармони пасла Аниту в саду, покачивая Рэкса Рафа Монти в руке.

На лице застыло выражение Сосредоточенно Думаю.

Итак, одно желание потрачено впустую, одно ушло на Мелоди; для неё самой нос королевы исполнил три желания.

И только одним из них было животное.

Не то чтобы она сожалела о часах или

Ледоколе», они потрясающие.

Но, когда она впервые разговаривала с дядей Джинджером, когда он сказал, что немного разбирается в волшебстве и, пожалуй, мог бы ей помочь, тогда она мечтала только о животных, чтобы их было много, всяких-всяких.
Теперь осталось только два желания.
— Ладно, — сказала Хармони Рэксу Рафу Монти, — решено.
И она придумала новую гримасу, подходящую к этому заявлению, — глаза сужены, губы плотно сжаты, подбородок выдвинут.
— Тебе не следует обижаться, — улыбнулась она. — Такого, как ты, не будет никогда.

Но я собираюсь пожелать то, о чём всегда мечтала.

Я хочу щеночка.

И не просто любого щеночка.

Я точно знаю, какого хочу, и нос королевы мне его раздобудет.
Она вынула монету и, посерьёзнев, обратилась к королеве:
— Знаю, это будет трудно, потому что, когда подготовлюсь, я буду просить о чёрном лабрадоре.

Надежды, что его купят, нет.

И дело не только в деньгах, чтобы кормить его и оплачивать счета от ветеринара.

У меня нет денег даже на ошейник и поводок, и я представить не могу, как этот щенок может появиться и как мне позволят держать его.

Но об этом я не беспокоюсь, потому что твой нос всё как-нибудь устроит.

Меня беспокоит другое.

Летние каникулы идут к концу.

А это значит, что в самый важный период жизни щенка, когда мы должны как можно больше времени проводить вместе, я буду в школе.
Королева выглядела чрезвычайно серьёзной.
— Я хочу, чтобы я не… — медленно начала Хармони. — Вот оно! — вдруг громко крикнула она, надев До Меня Дошло гримасу.
Королева подавила улыбку.
— Вот оно! — (переход к

Счастливой) — Мне не надо!

Мне не надо возвращаться в школу!

Это может быть шестым желанием, а щенок лабрадора пусть будет седьмым!

Тогда всё время до Рождества я буду играть с ним, начну его обучать и всё такое!
Последняя гримаса, которую она выбрала, была, конечно,

Решено!
— Вот что я пожелаю, — твёрдо сказала Хармони, а на лице королевы лишь на мгновение промелькнула печаль.
Когда Анита наелась,

Хармони водворила её в курятник и, как обычно, закрыла дверь на ночь на щеколду-вертушку.
Может быть, оттого, что голова Хармони была переполнена новыми планами, связанными с шестым и седьмым желаниями, она не до конца повернула вертушку, и дверь оказалась лишь прикрытой.

Возможно,

Анита ткнулась в неё изнутри.

Но только Рэкс Раф Монти, обращённый назад своим единственным стеклянным глазом, увидел, когда они выходили из сада, что дверь курятника тихонько приоткрылась, из него выпрыгнуло маленькое пятнистое существо и скрылось в полумраке деревьев.
В тот вечер Хармони не стала обращаться к носу королевы.

Она часто слышала от Морского Льва, что «на решении нужно поспать».

Так она и сделала.

А наутро проснулась с убеждением, что всё решила правильно.

Хотя представить было невозможно, как это вдруг целый семестр не быть в школе и как это устроить сейчас, когда до начала учёбы ещё больше двух недель.

Но Хармони безоговорочно верила в могущество носа королевы и не сомневалась, что всё как-нибудь устроится.
Она оделась и достала из кармана пятидесятипенсовик.

Осторожно, не торопясь, положила палец на волшебный край и потёрла его в шестой раз.
— Я хочу, — сказала Хармони, — чтобы в этот семестр я не ходила в школу.
Она положила монетку обратно в карман, подхватила Рэкса Рафа Монти за мягкую лапку и пошла вниз.
Поначалу, когда Хармони увидела курятник открытым и пустым, она не очень обеспокоилась — была уверена, что Анита не уйдёт далеко.

Но когда Хармони обыскала весь сад, потом лужайку, потом клумбы, грядки и кусты и не обнаружила её, то с ужасом вспомнила слова Тритона.

Я увидел этого кролика на дороге», — сказал он.
Хармони выбежала на улицу, но дорога ранним утром была пуста.

Она бросилась за велосипедом, сунула Рэкса Рафа Монти в багажник и спустила велосипед с тротуара.
Куда ехать?
В этот момент она услыхала отдалённое насвистывание и увидела Канарейку, выпорхнувшего из своей маленькой электрической клетки.
— О, пожалуйста! — крикнула Хармони, подъезжая к нему. — Вы не видели мою Аниту?

Она пропала.
Канарейка посмотрел на обращённое к нему лицо — по-настоящему умоляющее.

Хармони была слишком расстроена, чтобы что-то изображать.

Он покачал жёлтой головой.
— Нет, прелесть моя, — чирикнул Канарейка, — я её не видел.
Хармони быстро развернула

Ледокол» и помчалась обратно, мимо своего дома и дальше, дальше.

Вскоре она встретила Кенгуру, вынимающего пачку писем из сумки, но он тоже отрицательно покачал своей вытянутой, похожей на овечью головой.
Теперь Хармони встревожилась не на шутку.

Она начала понимать, что Анита могла быть на свободе уже долго, возможно, всю ночь.

А вдруг крольчиха выбежала на шоссе?

Хармони погнала

Ледокол» в сторону шоссе.

Она уже слышала шум машин, голова у неё шла кругом, взгляд метался по сторонам, и в каждом палисаднике, который проезжала, она пыталась разглядеть кролика.
Хармони не заметила знака

Уступи дорогу» и даже не услышала машины, которая её сшибла.

А 9
Хорошие новости, плохие

Если бы Хармони не потеряла сознание, она, конечно, сразу поняла бы, что магия носа королевы на этот раз оказалась чёрной, это была злая сила.
Анита пропала,

Ледокол» — покорёженная развалина, сама она отброшена в канаву, как потрёпанная кукла, а электронные часы разбиты на сломанном запястье.

В больнице врачам пришлось немало потрудиться: у неё был также перелом бедра, нескольких рёбер и ключицы, не говоря уже о многочисленных порезах и кровоподтёках.
Поначалу всё казалось одним нескончаемым сном, с незнакомыми голосами, незнакомыми запахами и непреходящей болью.

Иногда сон был не таким уж плохим, просто смутная мешанина из пятнистых кроликов и щенков с блестящей чёрной шерстью.

Но бывал и кошмар, всегда один и тот же.

Вниз по длинной дороге прямо на неё катился гигантский пятидесятипенсовик, колесо-монстр, высотой с дом; катилось оно с жутким клацаньем, переваливаясь с грани на грань.

А Хармони не могла двинуться и со страхом осознавала, что тот край, на который указывает огромный нос огромной королевы, вот-вот раздавит её.

И тогда от ужаса она кричала.
Настал день, когда Хармони пришла в сознание, когда поняла, где находится, что произошло и почему она в бинтах и пластырях, а нога её подвешена на какой-то странной штуковине.

В тот день около её кровати собралась вся семья.
Мелоди вернулась из Америки на пару дней раньше.

Мистер Паркер попросил отпустить его с работы.

Миссис Паркер всё время находилась около своей младшей дочери.
Хармони посмотрела по очереди на каждого из них, и на сей раз она видела не тщеславную Сиамскую Кошку, не напыщенного Морского Льва и суетливую Зобастую Голубку.

Она видела трёх взволнованных близких людей, смотрящих на неё с тревогой и любовью.

Она расплакалась.
— Не тревожься,

Харм.

Твой кролик в порядке.

Этот смешной маленький молочник с писклявым голосом нашёл его в соседнем саду.

Я присматриваю за Анитой, и она чувствует себя отлично.
— Не тревожься,

Хармони.

Мы купим тебе новый велосипед и новые часы.
— Не тревожься, родная, на этот раз я твои джинсы не выкинула, только постирала.

И я осмотрела карманы.

Твой драгоценный старый пятидесятипенсовик лежит в копилке.
Настало время уходить.

Миссис Паркер немного задержалась, когда другие вышли.
— Постарайся отдохнуть, — ласково улыбнулась она. — Теперь всё будет хорошо.
— У меня были ужасные сны, мама.
— Знаю, милая.

Ты кричала.
— Что я кричала?
— Что-то вроде «королева знает»

В английском слова «нос» (nose) и «знает» (knows) созвучны.], но какая королева и что она должна знать, я не представляю.

Да и ты, наверное, тоже.
— Мама…
— Да, милая?
— А как же школа?
— О, думаю, этот семестр тебе придётся пропустить.
Королева прекрасно всё знает, она выполнила шестое желание, — подумала Хармони. — Бьюсь об заклад, если бы я могла вынуть сейчас монету из копилки, королева бы вовсю усмехалась, потому что и щенка-то у меня нет… С седьмым желанием придётся пока подождать».
Похоже, что Рэксу Рафу Монти нравилось в больнице.

Когда при столкновении сорвало багажник,

Рэкс Раф Монти чудом остался цел и невредим.

Миссис Паркер посадила его на прикроватную тумбочку, и всё это время он ждал, когда Хармони придёт в себя.

Теперь, конечно, пёс занял место на подушке, у изголовья, и палатная сестра (вылитый Жесткошёрстный Фокстерьер, как сразу отметила Хармони) поместила над кроватью рядом с карточкой, на которой было написано

Хармони Паркер», ещё одну —

Р.

Р.

Монти».

Когда наступало время пить чай, ему всегда приносили сладкий бисквит, который зря не пропадал.
Поначалу Хармони как человеку, который предпочитает большей частью одиночество, не очень нравилось находиться в окружении такого количества пациентов и медперсонала.

Здесь невозможно было уединиться.

Но Хармони преодолела это неудобство своим обычным методом — она забавлялась, превращая людей в животных.
Кроме медсестры, была ещё няня, пучеглазая и с очень приплюснутым носом

Мопс); ночная сиделка в больших очках, тихо передвигающаяся по тёмной палате, её форменная одежда, казалось, меняла цвет, когда она проходила через маленькие лужицы света (конечно,

Хамелеон); парочка стажёров, которые стремительно носились по коридорам больницы, при этом безостановочно болтая с пациентами и друг с другом

Волнистые Попугайчики).
А ещё были два доктора.

Хармони их часто видела.

Один ей представлялся очень важным, потому что Жесткошёрстный Фокстерьер и Мопс бросались ему навстречу, как только он появлялся.

Но доктор вёл себя просто.

Тихий, маленький, рыжеватый, быстрый — ну просто вылитый Хорёк.

Другой был моложе, в отличие от Хорька, уж совсем рыжий, с очень громким и резким голосом

Ревун).
И, конечно, во всём детском отделении лечилось много маленьких животных, которые повредили свои крылышки, или лапки, или клювики, упав с деревьев, или угодив в какие-нибудь ямы, или неосторожно перебегая дорогу.

Так что Хармони смогла заполнить своими рисунками целый альбом, пока лежала и выздоравливала.
Наконец наступил день, когда Хармони перешла с коляски на костыли и Хорёк сказал, что можно отправляться домой.

Что это был за день!
На ланч были и рыбные палочки, и тушёная баночная фасоль, и чипсы с кетчупом, а Голубка порхала вокруг неё, стараясь угадать любое желание дочери.
Сиамка приветливо мурлыкала, а потом сбегала в курятник и принесла Аниту, которая, как показалось Хармони, немного подросла.
А вечером, когда Морской Лев вернулся с работы, он помог Хармони дойти до гаража.

Там, сверкающий тёмной синевой и хромированными деталями, без единого пятнышка, с белой окантовкой шин стоял

Ледокол»!
— Он выглядит так, будто на нём никто никогда не ездил, — медленно произнесла изумлённая Хармони.
Морской Лев весело рявкнул:
— Так и есть.

Вот что значит быть знаменитостью.

Когда управляющий магазина, где продают велосипеды, узнал, что ты попала в аварию и что тот знаменитый десятитысячный велосипед разбит, он решил отхватить себе ещё один лакомый кусок рекламы и убедил предпринимателей дать тебе новый

Ледокол».

Теперь они в любой день могут опять нагрянуть со съёмкой.

Ты, должно быть, единственная в мире девочка, которой достались два новёхоньких велосипеда.
— Я, должно быть, единственная в мире девочка, которой досталась волшебная монета в пятьдесят пенсов тысяча девятьсот семьдесят третьего года, — сказала Хармони Рэксу Рафу Монти в тот вечер, когда они лежали в привычной кровати в своей комнате и следили, как луна пробирается сквозь чёрные ветки яблони. — И её волшебная сила ещё не иссякла.

Дома все так добры ко мне, даже Сиси-дурочка, и я начинаю по-настоящему верить, что они, может, и не будут против того, чтобы у меня был щенок.
Вернувшись из больницы,

Хармони сразу же переместила монету из брюшка поросёнка опять в свой карман и теперь, выбравшись из кровати, достала пятидесятипенсовик.

Она повернула лицо королевы к лунному свету.

Хармони помнила, что оно выглядело очень печальным вечером накануне аварии.

Теперь у него было странное и таинственное выражение, не то чтобы коварное, а скорее… Хармони старалась подобрать подходящее слово… скорее… проницательное, да, именно проницательное.
— Интересно, — сказала Хармони королеве, — действительно ли ты уже знаешь, каким будет моё седьмое желание?

Я бы не удивилась.

Ну а если и не знаешь, то завтра узнаешь.
Она спрятала монету, забралась под одеяло, устроила как следует Рэкса Рафа Монти и заснула.
Когда на следующий день туманным осенним утром она проснулась, то не сразу сообразила, где находится, и в первое мгновение, оглядевшись, подумала — куда делись животные-детёныши из больничной палаты?

Но тут же, конечно, появилась До Меня Дошло гримаса, за которой быстро последовала

Счастливая.
Хармони села на кровати и выглянула в окно.

На дороге она увидела

Кенгуру, прыгающего от дома к дому.

Остановится он у нашего? — подумала она. — Впрочем, какая разница?

Главное, что я дома, чувствую себя в сто раз лучше и сегодня собираюсь использовать моё седьмое желание и стать счастливой обладательницей замечательного, с блестящей чёрной шерстью щенка лабрадора!

Так что мне всё равно, есть ли у Кенгуру что-нибудь для нас в его сумке или нет.

Это не важно».
Но оказалось, что есть, и очень важное.
Хармони спустилась вниз к завтраку, осторожно, пользуясь теперь только клюшкой, и сразу поняла, что случилось что-то ужасное.

Морской Лев сидел за столом один — была суббота, так что ему не надо было заниматься «балансированием» в Сити, — в руках он держал письмо.

Его свисающие усы, казалось, поникли ещё больше, а в глазах застыла печаль.
— Что это за письмо? — спросила Хармони.
— О Джинджере, — сказал Морской Лев и провёл ластом по своей лысой макушке.
— О дяде Джинджере? — переспросила Хармони тихо. — Почему о нём?

Почему он не мог написать письмо сам?
— Он болен.
— Очень болен?
— Очень.
За последние недели взгляд Хармони на её семью изменился.

Может быть, это было связано с аварией или, возможно, нос королевы как-то повлиял.

А может быть,

Хармони просто повзрослела.

Раньше ей казалось, что отец — это человек, который не испытывает никаких эмоций, но теперь она понимала, что он просто не склонен их проявлять.

И когда с ней случилось несчастье, он очень переживал за неё.

И сейчас было очевидно, как он переживает за брата, хотя они такие разные.
Хармони положила руку ему на плечо:
— Папа?
— М-м.
— Что… Дядя Джинджер умирает?
Пару минут мистер Паркер не отвечал.

Одной рукой он постукивал по письму, написанному на пишущей машинке, другой рассеянно поглаживал руку Хармони.
— Это письмо, — сказал он наконец, — от доктора, который лечит его в госпитале в Бенгалии.

У дяди Джинджера ужасная болезнь, она называется черноводная лихорадка.

Похоже, надежды очень мало.
— Как мы узнаем, если…
— Они пишут, что известят нас телеграммой.
О Кенгуру! — подумала Хармони. — Я была по-дурацки счастлива, когда наблюдала за тобой сегодня утром, не заботясь, подойдёшь ли ты к нашему дому.

А теперь…»
— Есть хоть какой-нибудь шанс, что ему станет лучше, папа?
Морской Лев медленно покачал головой.

Он поднял письмо и прочёл:
—

Думаю, следует сообщить вам, что, по моему мнению, вашему брату осталось жить всего несколько дней.

Лишь благодаря своему удивительно крепкому организму он ещё держится, но, признаться, спасти его может только чудо…»
Он поднялся из-за стола и пошёл, тяжело ступая, сообщить печальную новость Голубке и Сиамке.
Сердце Хармони бешено колотилось.
Только чудо!» Она схватила конверт и всмотрелась в почтовый штемпель.

Письмо было отправлено неделю назад.

Только бы успеть!
Она сунула руку в карман.

А 10
Рождественский

Хармони так торопилась заставить нос королевы действовать, что ни на мгновение не задержалась, чтобы обдумать, какими словами выразить желание.

Она даже и не вспомнила о щенке-лабрадоре.

Просто выхватила монету из кармана, удостоверилась — тот ли краешек, потёрла и горячо, из самой глубины души произнесла:
— Я хочу, чтобы дядя Джинджер выздоровел и чтобы он вернулся, жил рядом с нами и никогда больше не возвращался в Индию.
Она быстро взглянула на лицо королевы.

Сомнений не было — королева улыбалась.

И вдруг каким-то странным образом Хармони ощутила, что пятидесятипенсовик стал другим.

Она так и не смогла понять, в чём дело.

Монетка выглядела по-прежнему: те же девять соединенных рук окружали цифру 50 и дату; те же надписи: «D.

G.

Reg.

F.

D.» и

Елизавета II»; то же знакомое изображение, в котором она так хорошо знала каждую складку на платье, каждый завиток причёски, каждый зубчик короны и все выражения, порой мелькавшие на лице королевы.

Но что-то изменилось, монета на ощупь стала легче и как будто мягче, словно сила её иссякла.
Конечно, — подумала Хармони, — ведь все семь желаний ушли.

Но будет ли последнее выполнено так быстро, как надо?

Сколько времени потребуется на это?» Машинально она взглянула на свои новые, на ремешке под змеиную кожу часы — совсем такие же, как прежние.

Хармони перебрала в памяти предыдущие желания.

Все они исполнялись немедленно или через очень короткое время.

Что сейчас с дядей Джинджером?

О, почему Индия так далеко!
После завтрака зазвонил телефон.

Несмотря на свою грузность,

Морской Лев вскочил первым и взял трубку.

Хармони слышала, как он волнуется, называя номер их телефона.
Но это была одна из подружек Мелоди.
— Мы можем узнать по телефону, да, папа? — спросила Хармони. — Ведь из Индии можно сюда позвонить?
— О да.

Мы можем узнать по телефону, или получить телеграмму, или ждать письма.

Я думаю, лучше надеяться на письмо.

Говорят, быстро доходят чаще всего плохие новости.
— Нет новостей — тоже хорошая новость, — сказала мама.
— И терпение — добродетель, — добавила Мелоди, и все они сделали попытку улыбнуться.
Всю неделю не было никаких известий.

Всякий раз, когда звонил телефон, кто-нибудь брал трубку так, будто это ядовитая змея, но из Индии звонка не было.

Каждое утро Хармони, как обычно, вставала первой, напряжённо следила в окно за Кенгуру, одновременно надеясь и страшась, что он остановится перед их домом, и, когда он останавливался и вручал почту, прежде всего смотрела на марки.

Но, кроме одного письма, которого на мгновение она испугалась, — из Америки, от тёти Джессики, — все марки были английские.

Лицо королевы на них совершенно ничего не выражало.
Только в следующую субботу добродетель терпения была вознаграждена.

На сей раз Хармони проспала и когда проснулась, то сразу увидела Морского Льва, входящего в её комнату в пижаме, с широкой улыбкой на большом круглом лице.

Он держал не одно, а два письма.
— Чудеса всё-таки случаются! — радостно сказал он.
Во время завтрака все читали и перечитывали письма: одно из бенгальского госпиталя от доктора и в этом же конверте другое — подумать только! — от самого дяди Джинджера.
Потом Хармони, схватив письма, побежала в курятник, села на ящик из-под чая и прочла их Рэксу Рафу Монти и Аните.
Письмо доктора было датировано предыдущей субботой — неделей позже первого письма.

Доктор осторожно, с удивлением и надеждой на возможность выздоровления мистера Генри Паркера писал, что на рассвете этим утром случился кризис.

В письме было полно «если» и «но» и длинных слов, значения которых Хармони не понимала, но было ясно одно — дядя Джинджер жив и будет жить!

Записка от него являлась тому доказательством, хотя это были всего две неровные, с трудом выведенные строчки.
Жив — едва! — говорилось в записке. — Очень устал.

Простите за каракули.

Всех вас люблю.

Джинджер.

P.

S.

Странно.

Лихорадка прошла как по мановению волшебной палочки».
— Приходится верить, что это волшебство, — сказала миссис Паркер. — Ведь никто никогда не выздоравливал от этой лихорадки.
А мистер Паркер заметил такое удивительное совпадение: принимая разницу во времени в обеих странах, выздоровление его брата должно было начаться примерно в то время, когда они получили первое письмо.
— Должно быть,

Хармони сотворила это чудо! — засмеялась Мелоди.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы же знаете, она заставила меня загадать желание, и я сказала, что хочу побывать в Америке, ну это и произошло.
— Подумать только! — улыбнулся Морской Лев. — У нас в семье есть волшебница!

Каким будет твой следующий трюк,

Хармони?

Наверное, собираешься достать ещё кролика — из моей шляпы, а?
И они рассмеялись.
— Если им всё открыть — не поверят, — шептала Хармони, складывая письма и выпуская Аниту пастись. — Даже если я им скажу, что дядя Джинджер собирается вернуться на родину и жить рядом с нами и никогда больше не поедет в Индию, они просто ответят:

Ну, каждый может предположить что-то в этом роде».

Но всё это скоро произойдёт, вот увидишь,

Рэкс Раф Монти, потому что всё это было частью седьмого желания.
Прошло два месяца, за это время перелетало много писем между Уимблдоном и Бенгалией.

А потом настал день, когда Паркеры опять стояли в Хитроу и смотрели, как приземляется большой самолёт индийской авиакомпании.

Из него вышло много совершенно обыкновенных мужчин, обыкновенных женщин и детей и один самый настоящий Серебристый Гризли.

У него стало гораздо больше седины, чем в прошлое лето, и больше морщин на смуглом лице.

Дядя Джинджер сильно похудел, но приветствовал их прежней улыбкой и опять незаметно для других чуть подмигнул Хармони.
А когда они благополучно добрались до дома и сели пить чай

Его выращивают в Индии, знаете ли», — сказал Гризли, усмехнувшись), всё оказалось, как предписал нос королевы.
— Ты окончательно поправился,

Джинджер, старина?
— Вполне.

Видел бы ты меня пару месяцев назад!
— Какой же отпуск тебе дали, дорогой?
— Можно сказать, постоянный.

Меня комиссовали.

Назначили мне щедрую пенсию и всё такое.
— Чем ты будешь заниматься, дядя Джинджер?
— Прежде всего приду в норму,

Мелоди, — вот, пожалуй, ответ на твой вопрос.

Так же, как это делает и другой экс-больной.

Ты,

Хармони, выглядишь гораздо лучше, чем я ожидал.
— О, я в порядке.
— Но в школу ещё не ходишь?
— Не в этом смысле в порядке.

Да и всё равно семестр уже заканчивается.
— Это верно, — сказал Гризли и повернулся к Сиамке: — Извини,

Мелоди, я не полностью ответил на твой вопрос.

Думаю, я хотел бы вот что сделать: найти маленький коттедж в пригороде — неподалёку от вас — с розами у входной двери и с хорошим садом, и ещё хочется, чтобы в саду был ручей.

Я стану выращивать овощи и фрукты, заведу кур и, может быть, козу.

И, конечно, начну понемногу работать, когда опять окрепну.

На свежем воздухе.

Я ведь многое могу делать руками.
— А у тебя будет собака? — спросила Хармони.
— О, непременно! — ответил дядя Джинджер. — Знаете, вам бы тоже собака не помешала, — обратился он ко всем.
— Я не очень-то люблю собак, — поморщилась Сиамка.
— Откуда ты знаешь,

Мелоди, у тебя её никогда не было.
— От собак много беспорядка,

Джинджер, дорогой, — заметила Голубка.
— Вовсе нет, если они обучены как надо.

Собака составит хорошую компанию, когда вы одни.

И, знаете ли, это наилучшая гарантия от грабителей.
— Здесь собаке будет не очень хорошо, старина.

Одно дело в деревне, но в Уимблдоне… — с сомнением произнёс Морской Лев.
— У вас довольно большой сад!

И парки неподалёку.
— Да, гм… Ну, не знаю.

Давай оставим эту тему, если не возражаешь.
— Как хочешь, — пожал плечами дядя Джинджер.
В тот вечер они засиделись, и было уже слишком темно, чтобы показать Гризли Аниту, но на следующее утро воздали должное и ей, и

Ледоколу», и часам.

Хармони опять устроилась на насесте, а Гризли сел на ящик из-под чая, и они наблюдали за крольчихой, поедавшей свой завтрак.
— Так ты получила одно животное?
— Да.
— Ты была такой притихшей вчера, когда речь зашла о собаке.
— Да.
— Это должно было быть последним желанием, так?
— Да.
— Думаю, нелепо с моей стороны сказать тебе только спасибо.
— Не благодари меня, дядя Джинджер, скажи спасибо носу королевы.
— Монетка ещё у тебя?
— О да, конечно! — сказала Хармони.
Она вынула монету и передала ему.

Дядя Джинджер поднял её к свету, проникающему через маленькое, затянутое проволочной сеткой оконце.

Он рассеянно потёр край монетки напротив носа королевы, ничего не говоря.

Потом отдал обратно и сказал:
— Странные бывают истории, не правда ли?
— Да.
— Думаешь, просто совпадение?

Или волшебство?
— Волшебство.
— Ты теперь в это веришь?
— О да!
— Никогда не переставай верить! — серьёзно сказал дядя Джинджер.
Он поднялся и поднырнул в низкую дверь.

Хармони вышла следом.
— Давай обойдём всех местных агентов по продаже недвижимости.

Такой коттедж, как я хочу, придётся поискать.
Поиски заняли целый месяц.

За это время они осмотрели множество домов, которые были то слишком большие, то слишком маленькие, то слишком фешенебельные, то слишком обшарпанные.
Но, когда они наконец нашли такой, какой нужно,

Хармони ничуть не удивилась, обнаружив, что он находится не очень далеко от их дома.

В конце довольно обширного сада журчал ручей.

Дверь коттеджа была увита альпийскими розами.
К Рождеству дядя Джинджер вселился, быстро обустроился и пригласил семейство Паркеров на рождественский обед.

А после обеда — это была традиция — они обменялись подарками, и Мелоди сделала несколько снимков замечательным фотоаппаратом, который ей только что вручили.
— Классный, правда?! — сказала она Хармони. — А что дядя Джинджер тебе подарил?
— О, — спохватился Серебристый Гризли, — чуть не забыл!
И он вышел из комнаты, оставив дверь открытой.
Хармони посмотрела на Морского Льва, на Голубку и на Сиамскую Кошку, у всех у них было одинаковое выражение на таких разных лицах — загадочная полуулыбка ожидания.
Вдруг из коридора послышались шарканье, топот, звуки возни, и через мгновение в дверь ввалились два упитанных, угольно-чёрных, шелковистых существа, а за ними шёл улыбающийся Гризли.
— О дядя Джинджер, вот это сюрприз! — воскликнула Мелоди притворным голосом. — У тебя два щенка лабрадора!
— Только один из них мой, — сказал дядя Джинджер.
Хармони перевела дыхание.
— А другой чей? — спросила она.
— Твой.

А 11
Может быть, кому-то

За хлопотами Хармони не заметила, как пролетели рождественские каникулы.

Она воспитывала своего щенка (прежде всего добилась, чтобы он не кусал ни Рэкса Рафа Монти, ни Аниту), навещала дядю Джинджера и его щенка.
И вот теперь, когда пришло время возвращаться в школу, она опять вспомнила о пятидесятипенсовике.

Всё это время он лежал в свинье-копилке, и как-то воскресным утром Хармони вынула его и долго смотрела на королевский нос, который произвёл столько перемен в её жизни.
— Что же мне с тобой делать? — задумчиво спросила она королеву. — Дядя Джинджер должен прийти на ланч, надо будет с ним посоветоваться.
В тот день они вдвоём (остальные сказали, что слишком холодно), взяв щенков, отправились на пустырь.

Некоторое время шли молча, наблюдая, как резвятся их любимцы.

А потом Хармони вынула волшебную монету из кармана и спросила:
— Что мне с нею делать, дядя Джинджер?

Оставить у себя навсегда?

Помнишь наказ: меня не тратить, и в долг не давать, и не менять в угоду даже другу?
— О, думаю, его надо было выполнять, только когда монета служила тебе, — сказал Гризли. — В конце концов ты использовала все семь желаний, так что теперь она потеряла свою силу, правда?

Ты можешь её просто потратить, например, купить что-нибудь на пятьдесят пенсов.
— Мне как-то не хочется.
Они прошли ещё немного.
— Дядя Джинджер…
— Да?
— Как ты думаешь, нос королевы… мог бы ещё послужить… для другой девочки или мальчика… если бы у них была эта монета?
Серебристый Гризли остановился, внимательно посмотрел на Хармони, а затем медленно произнёс:
— Полагаю, мог бы… В конце концов, — продолжил он с улыбкой, — чудеса всё-таки случаются.
Хармони в последний раз посмотрела на лицо королевы, задержавшись взглядом на серебряном кончике её носа.

Потом она откинула руку назад и со всей силы бросила монетку далеко-далеко, в самую гущу пожухшей зимней травы уимблдонского луга.
— Может быть, кому-то повезёт, — сказала Хармони, и они пошли дальше.
Может быть, кому-то повезёт.
Приглядывайтесь к пятидесятипенсовым монетам тысяча девятьсот семьдесят третьего года.
Теперь вы знаете, что делать.