Зачарованная эпиграмма

Рифм написал я семь томов

Для Джона Меррея столбцов.

Немного было переводов

Для галльских и других народов;

Для немцев два, — но их язык

Мне чужд: к нему я не привык.

Страсть воспевал я вдохновенно,

(Что нынче петь несовременно),

Кровосмешение, разврат

И прочих развлечений ряд,

На сценах услаждавших взгляды

И персов, и сынов Эллады.

Да, романтичен был мой стих,

И пылок, по словам других.

Чистосердечно иль притворно,

Но многие твердят упорно,

Что в подражаньях древним, — им

Стиль классиков невыносим.

Но я к нему давно привычен, —

И, — как-никак, — теперь классичен,

Но промах я уразумел

И, чтоб исправиться, запел

О деле более достойном —

Подобном славным, древним войнам.

Слагал я песни, как Нерон, —

И Риццо пел, — как Рим пел он.

Я пел и что ж?. Скажу без лести

Великой вдруг добился чести:

Четыре первые стиха

(Хотя они не без греха)

Наметили для переводов

Четырнадцать чужих народов!

Так меркнет блеск семи томов

Пред славой четырех стихов.

Я эту славу посвящаю

Ринальдо повести моей.

В ней «аппетит» я воспеваю

А переводчик — (о, злодей!)

С развязностью донельзя милой

Его вдруг заменяет «силой».

О Муза, близок твой полет,

Так дай же, Риццо, мне доход!