шарф

Шарф По вечерам больничная палата затихала, и наступало время Ерша. Удивительная память этого худого, похожего на свечу, высокого зэка хранила страницы книг с такими подробностями, точно он их читал в темноте палаты областной тюремной больницы. Пересказывал он книги с удивительной простотой и увлечённостью. Болел он раком горла, и вероятность того, что его актируют по белезни – освободят от срока была, и он эту вероятность в душе тешил, но ещё одна вероятность была всегда в его раздумьях ��� вероятность смерти. И может потому что эти две мысли неотступно следовали с ним, как следуют рядом с человеком верные друзья, Ёрж в обычное время общения с такими же, как и он людьми, людьми из разных колоний, был немногословен, и только вот после отбоя начинал рассказывать затихшим больным прочитанные книги, и может тогда вслушиваясь в тишину больничной палаты, чувствуя внимание людей, он по настоящему и раскрывался для них – и вселял надежду в них своими историями, где было много приключений, радости, восторженности, и справедливости жизни. И эти его рассказы слушали зэки, как дети, внимательно, и не перебивая. В один из таких вечеров, уже после отбоя в палату ввалился Мотыль – был он явно хмельной – из колонии из штрафного изолятора привезли несколько зэков – и были они знакомы Мотылю, и видимо втайне где-то раздобыли спирта – вот и отпраздновали встречу свою. Мотыль был тоже тяжело больным человеком, но болезнь его родилав нём такую злобу к этому окружающему миру, такую безнадёжную злобу, что побеждал он её только особенной осторожностью, с которой привык общаться с людьми, и на воле, и на зоне. И вот теперь эта осторожность отступила, как волна от берега, и злоба вылилась в бурчание. Он сидел на кровати – огромный и брюзлый – и злобно говорил: - Ты, Ёрш зря эти байки то запоминаешь. Не пригодиться! Мы тут закреплены за этой жизнью, как земля за колхозом. Теперь что мечтать, Ёрш! Он как-то надрывно закашлялся, тяжело перевёл дыхание, точно его лёгкие отказывались ему служить. - Знаешь ведь сам! Прав я! Все затихли ещё больше в палате. Молчал и Ёрш, точно припоминая, чем же закончится вот эта красивая история – которую он только что рассказывал. Он молчал до тех пор, пока Мотыль не завалился на своей постели, и не затих, точно и не было его слов, точно он умер. И потом стал рассказывать дальше – Ёрш рассказывал с особенным усердием, но только как-то торопливо, точно боялся, что его опять перебьют. Но с тех пор, с того злополучного вечера, хотя Мотыля уже утром – после его проповеди злобной – увезли в колонию, перестал Ёрш рассказывать истории – прочитанные им книги, точно закончились они в его памяти. Он молча слушал других, лёжа в своей постели. Когда увозили его на зону, кто-то из зэков дал ему шерстяной шарф – приближалась зима – зэку привезли шарф родные – у него была краткосрочная свиданка. Кто-то пожал ему руку, и она у Ерши была крепкая и холодная, его ладонь.

20

13