Недавно прочёл в газете
Недавно прочёл в газете: в результате множества наблюдений
над жизнью и разнообразными формами привидений
доказано, что привидения эти — не просто тени,
а фотографии реальности, которые сделали стены.
В веках моих — прожилки, в пепельнице — окурки.
Мы живём, чтоб оставить свой профиль на штукатурке.
Чтоб висел он навроде красивой индейской маски,
и солнце в его морщинах под вечер сгущало краски.
Старые люди — стаканы, до дна недопиты.
Остатки — мутны, волокнисты, испорчены, ядовиты.
Лица старых людей молодых людей заражают
тем, что резкие их морщины, извиваяся, выражают.
Лицо молодого — парус, старого же — папирус,
каждая буква которого — смертельный вирус.
С этих позиций, в общем, и боль моя несуразна.
Я сочиняю музыку, а музыка — не заразна.
Музыка не способна — и в этом она не чета мне —
заполонить пространство собственными чертами.
Музыка — это зеркало, где амальгама — нежность.
И при этом она не ворует чужую внешность.
«Память становится гладкой, стена — рябою».
Так сказал мне один старик, высохшею губою
под грохот токарных станков мусоля патрон «Казбека».
«Стена сохранит то, что стерлось из памяти человека».
1998
Ренат Гильфанов
Other author posts
Памяти отца
* В девятьсот тридцать седьмом он родился, в декабре, под несчастливой звездой, но не повесился от горя, не спился
Машина
Вечереет Скоро стемнеет Но пока — светло За окном останавливается машина, похожая на черный гроб
Порвалась грусть
Порвалась грусть, и я почти Ван Гог Слижи с меня слезу скорее, Бог Мой правый глаз — борис, а левый глеб от снов пренебрежительных ослеп
Люблю я жизнь но странною любовью
Люблю я жизнь, но странною любовью Ее портрет мой глаз берет в кредит И карий взгляд втыкается в обои, как пыльный ветер в кладку пирамид
