Ты

С червивой ложью, с истиной костлявой,

с кровавой кривдой, с правдой моровой

шаталась ты по улицам шалавой

и шлялась за бесстыжей доброй славой,

не брезгуя осудой и хулой.

Брала-врала, давала, но драла же! –

до дрожи дорогой, до самой блудной блажи, –

и ставила на нищего туза,

играла в ералаш, ерошилась и в раже

вдруг становилась нежной кожи глаже,

являясь в полном голом антураже,

развеся уши, губы и глаза;

шампанским закипала вкруть и даже

летала в однодневном экипаже,

наряженная в воздух стрекоза,

на Елисейских на Полях и за-

летейских заживо, в бессмертные пейзажи

ты погружалась, словно в вернисажи,

где нет уже ни копоти, ни сажи,

а только дым, хрусталь и бирюза;

с распухшей рожей, плача от пропажи,

пропащая и винной гари гаже,

жила ты, лежа с кражи до продажи,

на дрогах стыла хуже мертвой клажи

и падала, как грешная слеза.

И всем скорбям была ты запевала,

глотала ты пилюли «Ай-люли!»,

их будто гвозди в глотку забивала

и запивала – словно забывала –

их горем всей Руси и всей земли.

Валилась замертво. В твоем развале

валялись похоть с нехотью вдвоем.

И жизнью умники тебя прозвали

и брали напрокат, взаймы, в заклад, в наем.

1967