опять во тьму ушёл троллейбус,
махнув рогами напоследок.
я шёл по следу
замкнутому в круг
и взор свой к небу
поднимал.
звезда похожа на икру
в далёком неподвижном океане.
снежинками обрушилась
зима.
а я без шапки. ранила!
самайн,
схватились лужи.
пшено не колосится на болотной целине.
у бездаря есть путь, а цели нет.
потомки пролетариев
подобно им со счастьем пролетали.
и жили, может быть, безбедно,
как бездари, но только вот без бе, но
в избе
полы гниют, течёт чердак,
в подполье-подневолье крысы, бомж.
давно подведена черта:
да, я и есть та самая изба,
и быть навечно мне изб(г)ой -
пустой, холодной и без баб.
чернеет полоса - но не атланта,
белеет полоса - не самокрутка.
нет смысла рассуждать здесь о талантах,
когда ты пьяный сам на утро.
все двадцать пять звучат как интро,
так хитро
переборами от стинга.
октябрь вновь колдует над палитрой,
палитра - старая пластинка.
ночами шляюсь, замети в отдел,
здесь перспектива улиц - бездна.
массивы зданий давят, зодчий-бездарь,
а новоделы нынче строят даже на воде.
на новодевичем сверну направо.
О карме говорили силуэты храмов.
парк маяковского, застыло колесо,
консерватория спит в паутине из лесов.
и молодежь с коктейлями в руках
текла по барам.
я видел всех издалека,
себя - издалека.
среда, давай прощаться. сайонара.
мы, бездари, ночные облака, летящие по небу.
безлюдно любим все безумные, пустые города.
я завтра вновь приду чуть позже на троллейбус,
не чтобы сесть в него, а чтобы опоздать.
