С кем ни обмолвишься словечком,
Одно лишь горе да печаль.
Вон девушка сняла колечко,
Ей выбросить его не жаль.
Везде обман — лгут люди, книги,
Родной отец, родная мать,
Душа заходится, как в крике,
Что с нею — сразу не понять.
А очередь сильней теснится
И винной таре несть числа,
В авоськах, сумках и тряпицах
Пуды отмытого стекла.
И вкруг высотного, как змейка,
Позвякивая круг ползет,
Его остановить посмей-ка,
И под собою подомнет.
О лица, лица, лица, лица, —
Пустых бутылок карусель.
Сюда с собранья, из больницы,
Из дому, не застлав постель.
За час-другой набрав копейки,
И за угол, где магазин,
Уже в другой заверчен змейке,
И жалит с детства до седин.
И на троих, и в подворотни,
И пьяной исповеди боль.
Не слышит грозный и высотный —
В нем тоже льется алкоголь.
Бутылочного цвета лица.
О горе, горе без креста.
Мне сан священнический снится,
О жалкая моя мечта.
1974
