Артист вещал. И словом будто пулями
Дырявил заколоченные души.
Высоцкий, Окуджава, Ахмадулина –
Артист вещал. А зритель просто слушал.
Владея виртуозно интонацией,
Бросал оратор образами в лица.
Шел дождь. И время близилось к двенадцати.
А зритель и не думал расходиться.
Расталкивая мысли об инфляции,
Долгах и коммунальном беспределе,
Начав из ниоткуда появляться,
Стихи на волю, торопясь, летели.
И в том неподражаемом звучаньи,
Практически немом многоголосьи
Худой, высокий, странный и печальный
Стоял в сторонке мужичок с авоськой.
Он в этой музыке казался междометьем,
В ансамбле слов пропущенным поэтом.
И среди всех повинностей на свете бы
Он выбрал, что угодно, но не это.
Кривился, но не думал удаляться,
Лицо закутав в грязном капюшоне.
Он в жизни ощущал себя паяцем.
Он был немыт, нетрезв и отрешёнен.
В тот миг фальшивым и карикатурным
Он видел мир, что был ему так ценен.
Вдруг сжал кулак, культурно сплюнул в урну
И быстрым шагом устремился к сцене.
Позвякивали в сумке миллилитры,
Артист вещал, не ведая финала,
Расплескиваясь, словно на палитре,
Мешались звуки, музыка играла,
Теснились люди, силясь отогреться…
Вдруг тишина повисла надо всеми.
Растаяли в пространстве гигагерцы.
Динамик пробурчал: «Я местный. Сеня»,
Прокашлял тихо: «Виноват и каюсь…»
И постепенно набирая силу,
Сквозь робость, страх, журча и распускаясь,
Лилась поэзия… Она лилась… красиво.
Динамик грохотал про данность моде,
Про мусор в головах, про ложность целей,
Про истины: кто слеп, а кто свободен.
И люди молча потянулись к сцене.
Но тут артист прервал на полустишье,
Мурлыкнув в микрофон: «Спасибо, Сеня!
Ты – молодец! И голос твой услышан!»
…И стал обычным этот день осенний
Для гения, непризнанного раем –
Фрагментом черно-белой киноленты.
Шагал он прочь, не замечать стараясь,
Как не ему звучат аплодисменты.
