Переходный возраст
Однажды тебе перепадает фамильная брошь,
а ты недостаточно для неё хорош.
Не стар, не лощен. Звенишь и блестишь, как грош.
Залечиваешь за месяц любую брешь,
С большим вдохновением врёшь,
с аппетитом ешь.
Ты слишком беспечен, резок и бестолков
для гладких камней, серебряных завитков,
отглаженных лацканов, пышных воротников,
таких, что от зависти в трещинах шкаф,
из кружева и шелков.
Что за толк в шелках?
Носить эту роскошь такому, как ты, негоже,
поэтому ты пристегиваешь её прямо к коже,
чтобы чувствовать боль и становиться ещё моложе,
безумнее, веселее… дурак со стажем
при музах в цветочной ложе,
при мертвых в их экипаже.
Никто ничего не скажет:
кривляйся, реви, дуркуй.
Вечно нагой малыш
с дырочкой в правом боку.
Дана Сидерос
Other author posts
Покуда отец слишком бодро орет
Покуда отец слишком бодро орет «ну с богом», ночь проревевшая мать принимается целовать
Майский шестой
Вручили открытку, грамоту и часы, большие, с орфографической в гравировке Трамвай в полутьме смотрел на него, как сыч, белесыми плошками фар Он ушел, неловкий, впервые почувствовав вес стариковских ног, впервые себя увидев в ночных витринах Деревья шептали вслед, как в плохом кино: «Ну всё, пересох — и знаешь это, не ври нам»
Ян
Ян снимает тесный пиджак — жара Ян завязывает шнурок и идёт, торжественный, как жираф: властелин окрестных дворов, ободряющий встречных «выше нос », прядь откидывающий со лба, похититель коктейльных вишенок, дрессировщик бездомных собак, ужас кошек, любимец тётушек, продающих холодный квас, обладатель рекордно больших ушей и немыслимо синих глаз Ян шагает мимо цветущих лип, белых статуй, клумб и колонн к старой иве с косами до земли и бугристым больным стволом
Второй звонок
Второй звонок Мы становимся кучкой перед Митяем Он тычет в нас веером спичек, — Тяните, — шипит