Без лишних "можно ли, нельзя",
без многоточий,
палач топор на склоне дня
у плахи точит.
Он ловок, грозен, словно барс –
довольно силы.
И взгляд его глубоких глаз
невыносимый.
Над ним, в пространных небесах,
невзгод не зная,
кружит, как стрелка на часах,
пернатых стая.
И с вышины летит перо
крылатой птицы,
и опускается на дно
сырой темницы.
В той клети (доли тяжелей
мне не придумать)
сидит печальный менестрель,
глашатай судеб.
Певец героев и царей,
земных преданий,
он отдан в руки палачей,
в юдоль стенаний.
Ещё вчера любая даль
была доступна,
а нынче чёрная вуаль
любви преступной
накрыла жертвенно чело.
Так ночи мало...
Но, может быть, спасёт его
дочь феодала.
И, лишь в малиновой заре
проглянет солнце,
придёт помилование,
и он спасётся...
