На мамином кладбище

На Никольском царит полутьма.

Не кукует судьба. Раза два б ещё!

Никогда и не думал я, ма,

Что встречаться мы будем на кладбище!

Душат слёзы. Шепчу невпопад:

- Спи себе! Все долги твои розданы.

Перед ликом твоим сто лампад

Воссияли вечерними звёздами.

Доторчал до сверчков-скрипачей –

Всё никак от тебя не уеду я.

Помнишь, как на чигольский ручей

Мы ходили, неспешно беседуя?

Поливали до самой зари

Кабачки, топинамбуры, ландыши...

Говори, обо всём говори,

Что легло в одиночестве на душу!

Голос-песня, всё краткое – дли!

Жаль, недолгая вышла распевочка...

Он такой же, как в давние дни,

Голос твой, постаревшая девочка!

Сиротой ты росла от войны,

Без вины у людей виноватая,

Так тебя и довёл до сосны

Чёрный век, шаг железный печатая.

Всё ж старались о горьком забыть,

Да и я – уподоблюсь ли нытику?

Но мою умеряла ты прыть,

Чтоб не лез я в большую политику:

“Баре как-то поладят, сынок,

Ты ж задаром загубишь головушку!

Нынче снова лизание ног

Входит в моду, да лить будут кровушку”.

Мама, на уши мне макарон

Не навешают, шли б они к лешему!

Мне бы – на станционный перрон

Да к углу, твою старость пригревшему!

Пять минут от перрона ходьбы –

Обнимались при встрече в порыве мы...

Как тебя обижали жлобы

В этом доме с плакучими ивами!

Я им руки хотел обломать,

Дать им в морду за злые их гадости...

До седин, моя бедная мать,

Ты не знала покоя и радости.

Лишь теперь обрела ты покой,

Убежав на погост от обидчичков.

Хорошо, что всегда под рукой, –

Наедимся пасхальных куличиков!

Светит в душу стеклянное дно,

Только, сердце хмельное, не выскочи!..

А таксисту – ему всё равно –

Я последние отдал полтысячи.

(17 июня 2005)