Телом слабый, но сияньем — сильный,
Точно дух, пузырь явился мыльный
Изнутри соломинки сквозной.
Пусть живет! Он пить и есть не просит.
(Хоть и сам дохода не приносит
Даже там, где жертвует собой. )
Все его бранят за то, что мало
Он живет. (Еще недоставало
Долго жить, где все тебя бранят!)
А дадут ли жить на свете долго?
Скажут: «Век чужой заел без толка.
Эх! Не в том, так в этом обвинят.
Брань его покрыла толстым слоем,
Как броня. И если мы усвоим,
Сколько он за свой короткий взлет
Успевает вынести нападок, —
Век его совсем не так уж краток:
Счастье кратко, долог век невзгод.
Слышал он проклятья кредиторов.
В счет его росли счета в конторах,
Яхты в море, виллы на горах…
Что же сам он видел, кроме мыла?
Да и мыла с ним не больше было,
Чем бывает в мыльных пузырях.
Оттого, что пуст и легковесен,
В честь его никто не сложит песен.
(Ибо скальдов вещие уста
Только Весом бредят повсеместно.
И уж если вещь тяжеловесна,
Ей простится, что она — пуста. )
… На его чуть дышащую хрупкость
Сваливают собственную грубость.
»Он такой надутый!" — говорят…
Правда есть. Но логику — найду ли?
Ведь не он надул! — его надули!
А сорвать на нем же норовят.
С мыльными связавшись пузырями,
Не к чему глядеть на них зверями;
Ну какая вам от них беда?!
Пусть хоть раз, — хотя бы в миг полета, —
И они порадуют кого-то;
А потом исчезнут без следа.
