История разыгралась прескверная и совершенно неожиданная.
Кажется, ни один человек в мире не мог бы ее предвидеть, тем более что осеннее утро выдалось такое чудное, светлое, с крепким морозцем...
Но я забегаю вперед.
Когда меня отдавали в школу, тетушка Мария Ильинишна считала своим долгом повторить несколько раз с особым ударением:
- Коля, главное, бойся дурных товарищей!..
Мой отец, скромный, вечно занятый человек, счел необходимым подтвердить то же самое.
- Да, товарищи - это главное...
И поговорка такая есть: скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты.
Да, нужно быть осторожным...
Нужно сказать, что я рос порядочным баловнем, вероятно, потому, что рано лишился матери и в глазах доброй тетушки являлся сиротой.
Милая добрая старушка напрасно старалась быть строгой, и даже выходило смешно, когда она начинала сердиться и придумывать грозные слова.
Когда истощался весь запас строгости, тетушка прибегала к последнему средству и говорила самым зловещим тоном:
- Вот погоди, придет папа со службы, тогда узнаешь...
Да, узнаешь!
Отец никогда меня не наказывал, а в крайнем случае, когда был особенно недоволен моим поведением, запирался у себя в кабинете.
Это было самым сильным средством для моего исправления, и я серьезно мучился, пока буря не проходила.
Итак, стояло чудное осеннее утро.
Я с намерением вышел из дому пораньше, как и другие товарищи, с которыми вместе ходил в школу.
Первая новость, которую я узнал на улице, была та, что река встала, то есть покрылась льдом.
Это известие всех школьников страшно взволновало, тем более что наша дорога в школу проходила мимо реки, то есть не то чтоб совсем мимо, а приходилось сделать большой крюк, ну, как не посмотреть на первый лед - это было свыше наших сил.
Дорога сокращалась еще тем, что мы побежали к реке бегом.
Действительность превзошла все наши ожидания.
Река не только встала, но была покрыта таким блестящим льдом, точно зеркалом.
- Ах, какой лед!.. - крикнули мы все разом.
К реке бежали мальчишки из других улиц, - как на праздник.
Были тут и гимназисты, и реалисты, и ученики городских школ, и просто безыменная детвора, высыпавшая из подвалов и чердаков.
Два мальчика из соседней булочной прибежали в одних рубашках, в опорках на босу ногу и без шапок.
Подняли общий радостный крик, и по льду с звенящим гулом полетели палки и камни.
Нет больше удовольствия, как запустить палку по такому молодому льду, который гудит, как тонкое стекло.
- А ведь лед толстый, - заявил Паша Селиванов, краснощекий мальчуган из нашего класса. - Ей-богу, толстый...
Для проверки было брошено несколько кирпичей, и лед не проломился.
Это было великолепно, и мы прыгали на берегу, как дикари.
- Если лед держит кирпичи, то, значит, можно по нему ходить, - проговорил Костя Рябов, тоже наш товарищ.
- Ах, если бы были коньки... - пожалел кто-то.
- Можно попробовать пройти по льду и без коньков, - продолжал третий.
- А в самом деле, если попробовать...
Точно в ответ на этот вопрос, с противоположной стороны на лед выскочил мальчуган в красной рубахе.
Смельчак лихо прокатился, стоя на ногах, и вызвал общее одобрение.
Пример получился заразительный.
За первым смельчаком явился, конечно, и второй, и третий.
- Да, им хорошо там кататься, - с завистью говорил Паша Селиванов. - Там берег мелкий.
Если и провалятся, так не утонут.
Это говорило благоразумие.
Действительно, наш берег шел обрывом, и река здесь была глубокая.
Но явилась счастливая мысль: пройти по льду у самого-самого берега.
Это была общая мысль, трогательная по своей простоте и разумности.
Костя Рябов сейчас же и привел ее в исполнение.
Лед выдержал...
- Да он совсем толстый, лед...
Мы принялись бегать по закрайку самого берега, и все выходило отлично, несмотря на то что кое-где лед ломался и выступала вода.
- Это тонкий лед только у самого берега, а посредине реки он совсем толстый, - сообразил кто-то. - Это всегда так бывает...
Кому первому пришла в голову счастливая мысль проверить это предположение на опыте, трудно сказать.
Впоследствии выходило как-то так, что никто не выходил на лед первым, а дело началось прямо со второго номера.
Я, конечно, был виноват решительно меньше всех, вернее, совсем не виноват и даже отговаривал товарищей, хотя они, по свойственному им коварству, совершенно не слышали голоса благоразумия.
Когда мы были уже на середине реки, на противоположном берегу раздался общий отчаянный крик:
- Полиция!!
Действительно, на берегу торопливо бежали два городовых и что-то кричали.
Катавшаяся по льду детвора бросилась врассыпную на берег, как воробьи.
Мы забрались слишком далеко, чтобы убежать сейчас же, и лед был такой скользкий.
Кто-то из нас упал, на него упал другой, и лед не выдержал нашей тяжести.
Сначала он зловеще треснул, потом начал опускаться, и мы все трое как-то сразу очутились по горло в воде.
Как мы кричали, было слышно чуть не за версту.
По берегу бегали два городовых.
Откуда-то появились доски и веревки.
Кто-то ужасно кричал, и со всех сторон бегали люди - мужики, женщины, дети.
- Тонут!!!
Караул!..
Все случилось так быстро, что трудно было что-нибудь сообразить.
От страха мы даже не чувствовали, как холодна вода, и напрасно цеплялись руками за тонкий лед, который сейчас же ломался, как сухарь.
Вместе с нами плавали в воде наши шапки, так что с берега казалось, что тонет целых десять человек.
Мы уже выбивались из сил, когда по льду, держа веревку в зубах, подполз какой-то подмастерье.
Он вперед себя толкал длинную доску, за которую мы и ухватились окоченевшими руками.
Как нас вытащили, я плохо помню.
Какой-то человек поставил меня на ноги, встряхнул и проговорил всего одно слово:
- Хорош!..
Можно себе представить весь ужас моей тетушки, когда меня привели к ней, всего мокрого и без шапки.
Бравый городовой, сделав под козырек, отрапортовал:
- Они изволили тонуть, а мы их вытащили...
Городовой получил на чай, а меня потащили в мою комнату, раздели, и тетушка сама принялась растирать меня водкой и скипидаром.
Потом явились на сцену липовый чай, малина и мята.
Через полчаса я уже лежал в своей постели.
Странно, что настоящий испуг я испытал только теперь, когда лежал на своей собственной кровати.
Первое, что могла сказать милая тетушка, была обычная фраза:
- Вот что значит,
Коля, иметь дело с дурными товарищами...
Старушка только сейчас сообразила, как велика была опасность, которой я подвергался, и горько расплакалась.
- Я тебе всегда говорила,
Коля, что твои приятели Паша Селиванов и Костя Рябов не доведут тебя до добра...
Я заступался за своих товарищей как умел, но это нисколько не убедило тетушку.
Она еще больше рассердилась и даже погрозила кулаком.
- Только бы они попали в мои руки...
О, я знаю, что это они затащили тебя на лед!
А вдруг бы ты утонул?
Что бы я сказала папе, когда он вернется домой со службы?
Ведь он обвинил бы во всем меня, почему я недосмотрела.
А что я могу сделать с этими сорванцами?!.
Господи, вот наказание-то...
Последняя мысль убивала меня не меньше, чем тетушку, и я даже закрывал глаза от страха, представляя себе возвращение отца со службы.
В самом деле, что я могу сказать ему в свое оправдание?
Решительно ничего...
Конечно, немного утешала мысль, что и моим товарищам по несчастью не лучше, чем мне, если не хуже.
Если бы мой отец закричал на меня, начал браниться или как-нибудь меня наказал, все было бы, кажется, легче, а то выслушает рассказ тетушки, повернется и уйдет к себе в кабинет.
Хуже этого я ничего представить не мог, потому что очень любил отца, а с другой стороны чувствовал себя бесконечно виноватым.
- Тетя, я больше не буду... - по-детски оправдывался я, чтобы сказать что-нибудь. - Только позвольте мне встать и одеться.
- Э, нет, голубчик!..
Умеешь тонуть, так лежи в постели, пока не придет отец.
Пусть он делает с тобой что хочет.
Это было для меня наказанием.
Отец возвращался со службы в 5 часов, и я с тоской ждал, когда в передней раздастся звонок.
Время точно остановилось.
Но вот и звонок.
У меня замерло сердце.
Тетушка встретила отца в передней, и я слышал, как она ему рассказывала целую историю о дурных товарищах, которые меня силой затащили на лед и чуть-чуть не утопили.
- Я всегда это говорила, - повторяла она. - Коля очень доверчив.
Он еще совсем ребенок...
Отец не ответил ни слова и прямо из передней пришел в мою комнату.
Я со страха закрыл глаза и боялся шевельнуться.
Отец сел на мою кровать, пощупал мою голову и ласково спросил:
- Тебя не знобит?
- Нет, папа...
Ласковость отца растрогала меня больше всего, и я расплакался самым глупым образом.
Тетушка, выгораживая меня, продолжала сочинять такую историю о дурных товарищах, причем выходило как-то так, что Костя Рябов и Паша Селиванов с намерением затащили меня на лед и точно нарочно хотели меня утопить.
- Я всегда говорила Коле: бойся дурных товарищей.
Вот по-моему и вышло...
Если бы он не встретил их сегодня утром на улице, если бы они не затащили его силой на реку...
- Да, дурные товарищи - вещь опасная, - соглашался отец и потом прибавил: - А вот я сейчас покажу Коле того дурного товарища, которого нужно опасаться больше всего...
Отец ушел в свою спальню и вернулся с маленьким зеркалом, перед которым брился.
- Ну вот, смотри портрет самого дурного товарища, - говорил он, подставляя зеркало к моему лицу. - Его нужно бояться больше всего, особенно если не хватает характера удержаться от чего-нибудь.
Понял?
- Да, папа... - согласился я, рассматривая свое собственное лицо в зеркале.
