дорогой мой Макс, знаешь, что я тут поняла -
как бесстрастны к чужой беде мы в степенном благе,
как же чужда порою чья-нибудь чернь и мгла,
что не сдался нам чей-то Освенцим или Гулаг,
ведь и сам ты не так уж давно побывал в Гулаге.
как, услышав чужое горе, становишься мал и юрок,
как сужаешься до сарказма, что зол и едок -
если дело коснётся не наших потёртых шкурок
мы становимся хуже брюзгливых старух-соседок.
как тут, Макс, оставаться рубахой и альтруистом,
если сам год назад по углям шлёпал голой пяткой
как же быстро становится безразлично,
как жутко быстро,
как звучат оправданья чудовищно и невнятно.
дорогой мой Макс, ты пишешь как плохо тебе, как худо;
я не знаю что отвечать, я тут солнце проткнула вилкой,
свет, почти как мигрень, отдаёт у меня в затылке,
и другой я уже не буду.
слишком счастлива я, чтоб согреть тебя, приголубить;
разумеет больного больной, и худого - тощий,
быть безжалостной в счастье намного проще,
чем в тоске, где тебя ни за что не любят.
дорогой мой Максим, я такая теперь стокрылая, небовАя,
и твой ужас мне небо тучей большой застил;
как люблю я тебя - настолько тебе желаю
быть подальше с твоею тоской
от моих
светил.
