В.
Луговскому1Могила, ты ограблена оградой.
Ограда, отделила ты егоот грома грузовых, от груш, от градаагатовых смородин. От всего,что в нем переливалось, мчалось, билось,как искры из-под бешеных копыт.
Все это было буйный быт — не бытность.
И битвы — это тоже было быт.
Был хряск рессор и взрывы конских храпов,покой прудов и сталкиванье льдов,азарт базаров и сохранность храмов,прибой садов и груды городов.
Подарок — делать созданный подарки,камнями и корнями покорен,он, словно странник, проходил по давкеиз-за кормов и крошечных корон.
Он шел, другим оставив суетиться.
Крепка была походка и легкасеребряноголового артистасо смуглыми щеками моряка.
Пушкинианец, вольно и великоон и у тяжких горестей в кольцебыл как большая детская улыбкау мученика века на лице.
И знаю я — та тихая могилане пристань для печальных чьих-то лиц.
Она навек неистово магнитнадля мальчиков, цветов, семян и птиц.
Могила, ты ограблена оградой,но видел я в осенней тишине:там две сосны растут, как сестры, рядом —одна в ограде и другая вне.
И непреоборимыми рывками,ограду обвиняя в воровстве,та, что в ограде, тянется рукамик не огражденной от людей сестре.
Не помешать ей никакою рубкой!
Обрубят ветви — отрастут опять.
И кажется мне — это его рукилюдей и сосны тянутся обнять.
Всех тех, кто жил, как он, другим наградой,от горестей земных, земных отрадне отгородишь никакой оградой.
На свете нет еще таких оград.
