Дыша и вздымаясь, поет вещество.
Ах, море, ну что ты за существо?
Я к морю иду по песчаной дорожке
и чувствую море до всхлипа, до дрожи.
Навстречу, прикрыв свои плечи загаром,
шагают соседи — Людмила с Захаром.
И мячик гоняет, рыча, по предместью
собака их, с мокрой, свалявшейся шерстью.
Их детки хохочут и чешут затылки
и пьют лимонад из вспотевшей бутылки.
Их прадед к калитке выводит бабулю,
туда, где их внук продает барабулю,
призывно крича: «Рацион обновите!
Ведь так хороша она в жареном виде!»
Вода — плюс пятнадцать. Немеет конечность.
И ветром от слова несет «бесконечность»,
когда, развалясь, ты глядишь из-под зонта
на ровную, серую гладь горизонта.
И странно, как ловко рифмуется горе
с тем странным, что названо «Черное море».
«Дай руку, подруга. Погода ненастна».
Подруга смеялась: «Ведь я же гимнастка!
А ты неуклюж. Так нужна ли рука мне?»
И сам я тогда оступался на камне.
Она раздевалась и в воду ныряла…
А после — закутывалась в одеяло.
И грустную нимфу собою являла.
И губы задумчиво мне подставляла…
А утром меня увезла поездная
бригада. И где она нынче — не знаю.
Стол, полки, портьера. Простое убранство.
До сумрачной комнаты сжалось пространство.
И как-то уже не рифмуется море
с тем жутким и черным, что названо «горе».
Стук клавиш. Слова выбегают послушно.
Но в комнате тихой, как в погребе, душно.
И времени, в общем-то, минула малость,
но что-то внутри навсегда поломалось.
То главное, что не черты обретало,
но в ребрах пугливым крылом трепетало
и сладкой тоскою наружу просилось.
Что вечером в дом приходило и снилось
во сне голой девой с большими глазами,
с упавшими вниз, мне на грудь, волосами.
2005
