собирая дым реминисценций в горячую глину костра в неприглядном горшке или вазе ночной
из Венеции, цедящей впитанный яд, имена растворённые в адресе смеси мочи и воды
неразборчивы: чёртики в чёрточках упоминания чтива из непокоя покойников – кладбище, пой
голосами зарывшихся кладов до лучших времён; как в наснятом из пены без пива кино верблюды,
так и в пластике этих цветов есть порочность от вечности в свой горизонт уходящих столбов
с проводами, сожравшими кайф бесконечности, ты повиси толи телом в белье, толи грязным бельём,
поброди вместе с Бродским в пузыриках браги его коммуналок – гранитные чаши и чащи, и лапы мостов
через реки каналов, а, может, каналов от рек или молча прозрачная спутница между сказала, что переживём…
СПб
