Мы приезжали на велосипедах к погосту восемнадцатого века,
мы не клялись, но взрослые не знали, и это было лучше каждый раз,
где двигались церковные деревья вдоль неба, как ненынешние реки,
их тени расходились и сходились и обрывали разговор при нас.
Чугунный ангел свиток или факел придерживал: трех девочек старинных
он сон оберегал и нам велел
не забывать, что времени немного и что при дифтеритах и ангинах
шаг слишком явен, голос слишком смел.
Как сердце любит странную надежду. Как ветер жизни, страшный для героя,
качает в колыбельной колыбели. Как сердце любит память ни о чем,
нигде, никак… Неуловимым взглядом обмениваешься себе с сестрою,
как этот ствол, едва мы отвернемся, как белый луч с белёным кирпичом.
Ты, связь времен, и если ты бываешь (а разве нет?), ты сон выздоровленья,
ты медленно течешь и долго видишь детей перед могилами детей.
– Пойдем, пора. – Постой, еще немного. Я встану, если нужно, на колени,
я не боюсь, когда ты разгибаешь свой свиток круглый до скончанья дней.
Осветит ли мне путь чугунный факел? Заговорит неговорящий голос?
Я вижу, как нас видят, отстраняя, чтоб лучше разглядеть последний раз…
Никто не знает берега другого. Никто не вынет драгоценный образ
из этой неизвестной колыбели. Никто, никто не разуверит нас…
