1
Исполнились мои желанья,
Сбылись давнишние мечты:
Мои жестокие страданья,
Мою любовь узнала ты.
Напрасно я себя тревожил,
За страсть вполне я награжден:
Я вновь для счастья сердцем ожил,
Исчезла грусть, как смутный сон.
Так, окроплен росой отрадной,
В тот час, когда горит восток,
Вновь воскресает — ночью хладной
Полузавялый василек,
2
Покинь меня, мой юный друг, —
Твой взор, твой голос мне опасен:
Я испытал любви недуг,
И знаю я, как он ужасен…
Но что, безумный, я сказал?
К чему укоры и упреки?
Уж я твой узник, друг жестокий,
Твой взор меня очаровал.
Я увлечен своей судьбою,
Я сам к погибели бегу.
Боюся встретиться с тобою,
А не встречаться не могу.[1].[2]
1824 или 1825
[Небрежность милая уборов
Всё мило в ней: и живость взоров]
[Всё мило, неприметно в ней:
И сладость ласковых речей,
Небрежность легкая уборов,
И нежность чувств, и томность взоров
Далее строфа сильно зачеркнута; читаются строки:
[А сердцем изнывая,
Уже я стал твоим рабом]
[Так мотылек [огнем] блестит прельщенный
Крутится робко вкруг огня]
[2]»Русское слово», 1861, No 4, с. 42 и 50; Соч. и П, с. 202; ПСС, с. 299, по автографу ПД. Автограф на одном листе с No 41, подпись: К. — в. Об адресате элегий см. примеч. 37. Первая из них близка к пушкинской элегии «Я пережил мои желанья… .» (см. ПССоч, с. 631). Ранние наброски второй элегии в ЦГАОР показывают, что все три стихотворения (39-41) тесно связаны своими мотивами.
