Лангедок

Лучей необжигающих потоки…

Внезапный вздох каких-нибудь омел…

Я рано просыпался в Лангедоке,

чего нигде на свете не умел.

Такой вот дом — да не узнает сноса! —

при кованом железе на двери,

наверное, имелся у Атоса,

хотя Атос как будто — из Берри.

Коричневые пятна плотных ставен

так хороши на кремовой стене,

что полдень — самому себе неравен —

послом иных времен казался мне,

как будто времена, подобно странам,

общаются друг с другом иногда,

что в общем-то не выглядит и странным.

Мы слишком верим веку, господа.

Вот он пришел, а где же тот, двадцатый?

А где же тот, семнадцатый? А где…

Вопит французский пионервожатый,

и лагерь направляется к воде, —

там будут так же, как в двадцатом веке,

заботу проявлять о человеке

и Божьи ограничивать дары,

опять мешая счастью детворы.

Привет тебе, малаховское детство!

Привет тебе, мой год сорок шестой!

Ну никуда мне от тебя не деться

в моей дороге, в сущности, простой,

как автокруг в соседнем городишке,

где олеандры всё ведут войну

не хуже, чем арбатские мальчишки:

семь красных стен — на белую одну.

Река Леро течет по Лангедоку,

полна у моря, как Дюма-отец.

И вот опять я благодарен року

за этот полный вздох: — Ну, наконец!

Ну наконец, хоть на три дня, а — вилла,

бассейн, воды живое существо,

и есть все то, с чем вспомнишь все, что было,

когда не нужно было ничего.

1964