Тревога, смутные терзания сжимают царственную грудь,
Ты не ошибся, император, смиреной скорби выбрав путь?
Быть может, стоило покинуть, превозмогая сердца боль,
Просторы Родины любимой, поговорить с тобой позволь.
Позволь спросить тебя о гнёте, что давит душу словно пресс,
Так может лучше пассажиром попасть на Bernina Express?
Забыть мятежную Россию, предательства кровавый пир
И наслаждаться вкусом Reisling под дорогой швейцарский сыр.
Да, с Kaiser Wilhelm ныне в соре, но все же он тебе Vetter
И под его родным присмотром ты стал бы жить его Bruder.
Да, твоя гордость пострадает, ты будешь жить кляня себя,
Но ты отрекся от престола, что может дальше ждать тебя?
Или прибыть to Foggy island, где правит царственный Георг,
Наверно, твой приезд нежданный у них не вызовет восторг,
Но все же, вы my mother's cousin, вы оба царственных кровей,
Из памяти Россию смоет струями лондонских дождей.
Беги! Живи! Пусть и в изгнании, спаси любимую семью,
Оставь клокочущую Русь на растерзание зверью.
Пусть глотки рвут они друг другу, в надежде выхватить кусок,
Ведь, если вдуматься, Россия всего лишь глина, да песок.
В стекле оконном отражаясь, в простом купеческом дому,
С ним говорило Искушение, а Николай в ответ ему:
Не жил я праведною жизнью, я не монах и не аскет,
Но я люблю свою Отчизну, я правил ею много лет.
Пришла пора вихрей враждебных, заткало ими горизонт
И у воюющей Отчизны внутри был создан новый фронт.
Для обновления Державы, для продолжения реформ,
Я отказался от престола, что ныне породило шторм.
Я жить хотел простою жизнью, не досаждая никому,
С семьей любимой по-простому, в простом бревенчатом дому.
Но даже после отреченья Собрание кричит: Распни!
И понял я предназначенье, что мне готовят эти дни.
Я со смирением, с молитвой готов принять последний путь,
Стихов рязанского поэта, что дурнем звал, я понял суть:
И если крикнет рать святая: «Оставь ты Русь, живи в раю!»
Я, как Есенин им отвечу: «Верните Родину мою».
