Рик носит под курткой Ал на работу, к любовнице, в парк и кино.
На шее два шрама – по телу рисунки неведомых доселе рун, может ран.
Приходит домой, аккуратно снимает с плеча, закрывает в трюмо.
После орет: «как же ты меня, черт возьми, доконал!»
Ал, вообще-то, не черт. Ал за двести пять тысяч уже будет лет.
Вот вчера отмечали такое число от рожденья звезды у большого ковша.
Алевтина родилась, когда мир был отчаянно молод и слеп.
И поэтому Рик повстречал её, все-таки повстречал.
Рик обычный трудяга – зовет в пять утра на работу уставший завод.
Рик заводит будильник, заводит машину, не смог завести лишь жену,
Мэри Смит, что отчаянно грезилась в самых развратных мечтах целый год,
Убежала за Майклом в Ирак, говорят, на войну.
А какая война? Тут смешно – фонари заслепят неокрепший еще небосвод,
Ал приснится ему, говорит: «на плите остывает любимый твой гречневый суп,
Завтра шапку надень, застегнись на все пуговки, выброси выцветший йод,
Не езжай на Уолл-стрит, там найдешь свой последний приют».
Рик, конечно, и рад умереть – все попытки украсили пятнами шею и грудь,
Только Ал достает его каждый раз из воды, с того света, с последней петли.
Только стоит заснуть - меж нейронов внутри рассыпается шариком ртуть.
Алевтина призрак его не родившейся в мире любви.
