Горшки плетней нахальны и толсты
И горячи — как только что с плиты.
Вдоль гряд — разнообразные румянцы…
А под плетнями, с их светоигрой
Подсолнухов, сраженных детворой,
Корявые горят протуберанцы.
Протуберанец я подобрала:
Вот падший демон для театра кукол!
Плащ золотой его полуокутал,
А в сердцевине — тряпочная мгла.
На льва похож: такой же яркий, внятный…
Но маску льва напялил пудель ватный,
Неразличимо пахнущий в душе
Льноволокном, сырьем прядильно-ткацким,
Каким-то полотном предельно штатским,
Речной водою и папье-маше.
… Плетусь по зною. Неводы плетней
В морях жары становятся бледней…
И вдруг, пером заглавным помавая,
И гордый (как казенный изумруд
Иль радуга сугубо деловая),
Готовя крик и зная: все замрут, —
На возвышенье жгучее петух
Ракетою взмывает безотказной;
Вздувается, слагается из дуг,
Вздымается, сливаясь в полукруг
(И хвост — мостом, и клич — дугообразный
И, бросив обруч, — прыгающий крик, —
Склоняет набок шапочку-язык.
… Точильщиком за сад зашла весна,
На круглом камне круглый блеск точила.
И столько искр просыпала она,
Что прямо с диска лето получила.
Бобы на нитях стали созревать,
Сердца полусырые согревать.
Я опущу на красный выступ дома
Подсолнуха увядший пенопласт,
Как вызов человечеству от гнома…
А между тем навстречу мне, мордаст,
Воспитанник иных садов подсобных,
Уже другой вздымается подсолнух…
Ища иной к его фигуре ключ,
Остановилась. Из разрыва туч
Он, как сердитый мэр в окно фиакра,
Выглядывал. И в то же время он
Дышал грозой, как древний стадион,
Как желтый котлован амфитеатра.
Ста львиных цирков образ наливной,
Утыканный сиденьями для черни,
Подсолнух цвел…
А дальше, за стеной,
Уже скользил деревьев шум вечерний
И падал, падал зной…
