Макс Роуд
Мадонна Карло Бартензи.
Сделав кистью завершающий мазок, Карло, не глядя на только что написанное полотно, положил палитру на стол и подошел к окну. Отодвинув в сторону тяжелые шторы, он с наслаждением подставил лицо под теплые солнечные лучи, получая почти забытое удовольствие, которого лишил себя во время своего добровольного отшельничества. Пять, десять, двадцать минут он стоял, впитывая в себя живительный свет. Овеянное этими нежными, ласковыми лучами, чувство глубокого удовлетворения, приходящее к творческой личности после завершения произведения, усиливалось во сто крат. Тепло летнего утра, тишина на ещё не проснувшейся улице, мягкий ветерок — всё это предназначалось ему одному. Это награда. Первая награда за его труд, за бессонные ночи, проведённые за мольбертом, за муки творчества. Художник знал, что создал шедевр, с которым мало что могло сравниться. Теперь имя Карло Бартензи узнают по всей Италии, по всему миру, а не только во Флоренции. Да, это тоже было немало, но Милан, Рим, Париж... скоро и они должны лечь к его ногам.
Несколько раз за эти месяцы, ушедшие на написание полотна, к нему заходил его давний друг Санти, более известный всем просто как Рафаэль. Он же привел к нему натурщицу Виченцу, подружку своей обожаемой Форнарины. Только эти двое, да мальчик-слуга, видели как идет работа и рождается НЕЧТО. Карло нравилось показывать Рафаэлю все этапы создания картины, и он молча, но с видимым удовольствием ждал, пока тот наконец не находил в себе силы отвести взгляд от холста.
Они пили вино, обсуждали приносимые Рафаэлем новости, иногда спорили, но весело, по-дружески. Утром приходила Виченца, и до самого вечера она и Карло находились друг против друга, по разные стороны рождающегося полотна. Непринуждённо разговаривали, немного флиртовали, но Виченца перенесенная на картину, всегда интересовала Карло гораздо больше оригинала. Несколько раз она оставалась у него на ночь, но и тогда, сжимая её тело в объятиях, Карло представлял себе образ мадонны больше, чем находящегося рядом живого человека.
Однажды женщина, которой поначалу казалось, что всё это несколько больше, чем просто работа, перестала приходить. В целом картина была готова, и Карло работающий над экспозицией, звал её все реже. Несколько раз она приходила сама, и он тут же, совершенно по-будничному, просил одеть длинную тунику, чтобы войти в образ, но когда она не пришла, он этого даже не заметил. Будущее творение стало для него всем.
Только один раз Карло выбрался из дома. Повод был достойный — Леонардо да Винчи, его добрый знакомый, ненадолго приехал из Рима домой, и Карло, запиской испросив возможность сделать несколько эскизов детей с его работ, получил согласие. Он не выносил детского крика и плача, а потому решил вместо натуры взять все лучшее из уже обозначенного другими мастерами. Дети должны были стать ангелами, а мужской и женский образы, которые он решил вписать по бокам мадонны, ему предоставил друг Санти. Не беда, что мужчина изображал папу Сикста, возрождённого из глубины тёмных веков, а женщина была абсолютно нагой. Всё переделать — дело пяти-семи дней, но поза, расположение и образ... у него не было желания возиться с натурщиками.
Как только картина приобрела окончательную завершенность и стала идеальной, Карло послал слугу к Санти. Последний месяц он не показывал полотно никому, даже другу, и когда Карло снял перед ним прикрывавший холст отрез льняной материи, Рафаэль окаменел. Не самая большая картина — высотой два и шириной около полутора метров, казалась, вовсе не имела границ. Внутри неё хотелось жить: бесконечно гулять по этим бескрайним полям, летать среди облаков, но обязательно рядом с этой мадонной, державшей на руках златокудрого младенца дивной чистоты. Её образ заставлял сиять всё вокруг, заставлял дышать полной грудью, привнося в наш мир веяние истинного совершенства.
- Это надо показать Папе, - промолвил Санти, оправившись от первоначального потрясения.
- Нет! - резко отрезал Карло. - Это ты расписываешь Юлию дворец, а меня тогда даже не захотели пустить посмотреть на фрески, сказав, что художников у них и так предостаточно.
- Эта мадонна - самое великолепное зрелище, из всего виденного мной! - сказал Рафаэль. - Это должны видеть люди, самые лучшие из людей, а если ты его продашь, то в частном собрании оно будет потеряно для них навсегда!
- Навсегда? - Карло усмехнулся. - Нет такого слова, друг Рафаэль! Навсегда, а равно как и никогда, слишком резки, неоднозначны и лживы. А потом... эта мадонна, как любимая женщина, не может и не должна принадлежать всем. Я хочу найти ей единственного владельца, мужа. Она того стоит. Спросишь, как я расстанусь с ней? А я и не расстанусь! У меня есть её образ, а это главное. Я могу наделить им любую женщину и буду жить с ним до конца.
Рафаэль только пожал плечами:
- Папа весьма тонко понимает искусство. Я могу поговорить с Микеланджело, он сейчас расписывает потолки в Сикстинской капелле, и еще более близок к Святому Престолу. Мы добьемся аудиенции через неделю. Подумай. Он не сможет стать её мужем, но денег даст достаточно много.
- Я не хочу связываться с папой, - Карло упрямо мотнул головой. - Она выше денег, она стала для меня всем, но моя девочка должна приносить радость кому-то ещё, она сама хочет этого. Но повторюсь - такое, как и бриллиант, должно принадлежать одному, понимаешь? Не всем, а одному!
- Тебе решать, друг Бартензи. Ты работал полгода, работал каждый день. Ты создал это бесподобное полотно и волен распоряжаться его судьбой. Художник не может быть сыт одним лишь духом... вернее, может, но не должен. Мы не можем вечно хранить свои произведения при себе, ведь в конечном итоге все это делается для людей и только для них. Их наслаждение — наша работа. Вспомни, что говорил нам Перуджино.
- Я помню, Рафаэль, - Карло положил руку ему на плечо. - Хорошо, что ты понял, что каждому своё. Suum cuique. У нас много великолепных художников и они ещё напишут для папы и наших герцогов тысячи картин. Но я хочу найти для неё не хозяина, а мужа. Того, кто будет её любить как женщину. Если ты поможешь - у тебя ведь много знакомых, не то, что у меня, отшельника, то я буду очень благодарен.
Рафаэль кивнул:
- Не проблема, друг Бартензи! Через два дня у тебя будет стоять очередь из женихов!
- Два дня? - Карло задумался. - Нет, давай подождём пару недель. Так быстро я не смогу с ней расстаться. Слушай... а у тебя деньги с собой есть?
Художник всегда поймет своего собрата. Рафаэль более ни на чём не настаивал. Послав слугу за вином и закусками, чтобы отметить творение, постепенно они перешли на на другие темы и засиделись за беседой до глубокой ночи. Впрочем, уже уходя, Рафаэль попросил хозяина еще раз показать ему полотно, на которое Карло почти сразу накинул чехол. Нежный и глубокий взгляд женщины, держащей на руках младенца, действовал поистине гипнотически. Смотрящему хотелось склониться перед ней, как это делали мужчина и женщина, находившиеся подле её ног, хотелось смотреть так же восхищенно, как и двум маленьким ангелочкам, удобно расположившимся рядом на травке. Совершенство.
Рафаэль ушел, оставив Бартензи наедине со своим сокровищем, а уже через неделю Карло почувствовал, что начинает сходить с ума. Эта написанная им самим женщина полностью завладела его сознанием. Утром, днём и ночью — она всегда была с ним. Куда бы он не пошёл, она везде преследовала его: он видел её образ не только во встречных женщинах, но и в переплетении листвы, в цветах, в облаках. Сколько это наваждение могло продолжаться? Да и деньги кончались...
Наконец Карло решился. Он снова обратился к Рафаэлю, и тот, уже занимавшийся этим вопросом, порекомендовал ему знакомого богатого купца, совершенно одержимого подобными вещами. Когда купец увидел предлагаемое ему полотно, он сразу назвал Карло сумму, втрое превышающую его самые смелые притязания. Но даже не это было главным - в его глазах Карло увидел тот самый огонь настоящей страсти, о чём говорил Рафаэлю, представляя будущего владельца своего творения. Что ещё можно было желать? Муж, богатый и влюблённый, был найден.
Они ударили по рукам. Трое юношей бережно уложили картину в специальный ящик, погрузили в карету купца и уехали, оставив Карло сидеть в опустевшей мастерской. Завершился целый этап его жизни. Всё было сделано правильно, но... свалившееся на Карло богатство не сильно радовало художника. Он чувствовал себя предателем. Предателем и сиротой. Он попытался начать другую картину, но не смог. Вновь получалась она, а этого было быть не должно.
Чтобы развеяться и прийти в себя, Карло вновь сошёлся с Виченцой. Всё было хорошо, но он по-прежнему равно искал в ней свою мадонну, искал идеал, созданный собственными руками из обычной женщины. Хорошей, ласковой, милой, но не идеальной. Виченца делала вид, что ничего не замечает, получала от него дорогие подарки, дарила свою страсть, но затем всё же снова ушла, так и не приняв того, что между ними стоит еще кто-то. Пусть неодушевленное, но совершенно непонятное ей. Она стала прекрасно проводить время со знакомым скульптором, оставив Карло продолжать пребывать в своих грезах и полном безделье.
Однажды в ночной тишине его разбудили громкие крики на улице и звон колоколов... Пожар в центре города потушили только под утро, и Бартензи, пришедший, как и сотни других любопытных, посмотреть на пепелище, узнал в одном из обгоревших домов жилище того самого купца, купившего у него картину. Расспросив испачканных сажей и копотью местных жителей, он узнал, что внутри дом выгорел полностью. Купец также не смог выбраться из пламени, пожиравшего все вокруг...
Карло не помнил, как он шел назад. Зайдя в небольшую харчевню, он сильно напился и именно в таком состоянии пришел к своему другу. Рафаэль выслушал его с широко раскрытыми глазами:
- Я же говорил, Карло, что твоя мадонна должна была быть ближе к Господу! И вот теперь он все же забрал её, крепись.
Плечи Бартензи сотрясались от рыданий. Он не рыдал так сильно даже тогда, когда лишился почти одновременно всей своей семьи, умершей во Флоренции во время эпидемии чумы. Ощущение небывалого горя и безнадёжность. Тогда он был моложе, смог перенести все утраты, жизнь была впереди, а теперь...
Пробыв у Рафаэля несколько часов, Карло вроде бы успокоился. Рафаэлю казалось, что он смог увлечь его разговором на отвлечённые темы, убедить, что лучше всё начать с чистого листа, чем раскисать и отчаиваться. Он ошибался. Карло Бартензи ушёл домой со стеклянными глазами человека, принявшего важное и верное решение. Ушел, пообещав встретиться с Санти утром, чтобы вместе поехать в Ватикан и договориться о дальнейшей работе.
На следующий день Рафаэль, не дождавшись друга, сам пошел к нему, где и узнал, что этой ночью Карло Бартензи умер, повесившись в мастерской. Служанка лишь передала Рафаэлю свернутый в трубку лист бумаги, запечатанный сургучом. Это ему. От Карло. Так было сказано в предсмертной записке.
Только придя домой, он сломал печать и... Санти медленно сел в кресло, продолжая держать лист перед глазами, внимательно изучая небольшой эскиз, изображающий женщину с ребенком на руках, перед которой почтительно склонились мужская и женская фигуры. Вот только ангелов внизу не было. Вместо них белое пятно и сухая дата: 1510, июль.
P.S.
- Какая красота! - Форнарина, подошедшая посмотреть, ахнула. - Это та самая картина твоего друга?
- Да, - проговорил Рафаэль, продолжая изучать рисунок.
- Он дал её тебе?
- Да.
- Зачем?
- Не знаю... он умер!
- Как, умер?
- Умер этой ночью,а рисунок оставил мне.
- Почему умер? - не унималась Форнарина.
- Отравился. Картина, с которой сделан эскиз, сгорела, и он не выдержал.
- Бедняга! Но он сумасшедший, да?
- Наверное, - Рафаэль пожал плечами. - Художник должен быть немного сумасшедшим.
Форнарина хмыкнула:
- Здесь главное слово «немного».
Рафаэль внимательно посмотрел на неё, окинув взглядом с головы до ног, а затем резко встал.
- Я воспроизведу это полотно! - воскликнул он. - Папа Юлий заказал мне картину в честь победы над французами — такой сюжет не должен быть потерян для человечества! В картине не хватает святости, но я сделаю её ближе к богу. Карло это не любил, но на мою картину станут молиться. Женщина! Вот центр мироздания, а у него она получилась поистине божественной! Это же чудо, смотри!
Форнарина тут же обиженно надула губки:
- Ты нарисуешь Виченцу?
- Почему?
- На рисунке изображена она!
- Нет, - рассмеялся Рафаэль. - Ты моя муза, а не Виченца! Я заменю её лицо твоим, но остальное трогать не буду. Согласна? В конце концов, она ведь принимала участие в создании полотна. По-моему, так будет справедливо.
- По-моему, тоже, - Форнарина кивнула. - Только сделай так, что женщина с моим лицом и её фигурой идёт не по траве, а по облакам...
МАКС РОУД, апрель 2015.