Когда втиснулась целая вечность в мгновение ока,
Антимиром когда наступал уж на пятки час сов
И лишь мнимая суть внутри тысячи мягких часов
Продолжала струиться ручьём переменного тока...
В полнолуние... сквозь пелену верениц эпизодов
Из окна созерцал он, как падали люди с Луны,
Как навстречу стремились тревожной прелюдией сны
В мир тот суетный, что на Земле воцарится с восходом.
И казалось, навек в этой позе стоячей он замер,
Заведя с отраженьем во флёре немой разговор,
Задавая один лишь вопрос ключевой, – каково
Видеть сквозь монохромные линзы бродячего пса мир?
Чёрно-белый мир шахматных досок и сдавленных клавиш
Молчалив, потому возопил он к бездушной судьбе,
А она отвечала ему: «Всё, что нужно, – в тебе».
Заглянул он во внутрь – увы, там была пустота лишь.
Не доносится даже туда запах запертых клеток,
Не видна там и метка бубнового сзади туза...
Только полымя, что не погаснет всё как Дарваза...
Дальше двигаться – значица выбрать из пары таблеток.
Выбрав синюю и не извлёкши ни грамма морали,
Он запил кровью Квазира ту, закусив удила,
Ощущая себя в тот момент, как зависла игра,
Словно сир Галахад, отыскав голограмму Грааля.
Воздух пасмурный влажен и гулок, и Танатос-ворон
Тихой сапой приблизился, в чёрном как ночь клобуке.
Ну а он был готов замереть в том порочном пике
Скудной жизни, чтоб в матрице существовать по канонам.
А ведь мог бы немного погрезить коралловым замком,
Но пылится в углу за спиной много лет амфориск,
Куда запер химеры свои этот метафорист,
Воедино в которых слились в оном Ларра и Данко.
И тенёта сей фикции бешеней загнанной крысы.
Но что, если решится другой кто убить её вдруг?
А тогда он по-прежнему будет любить её труп...
Уверяя себя в том, что в этом взаправду есть смысл.
