*
Приятно в тёплый день, приняв на грудь грамм двести,
увидеть небеса такой голубизны,
что у отверстых луж глаза на мокром месте,
и окна от весны, как окунь от блесны,
не в силах отвести восторженного взгляда.
Но стадо облаков не замедляет бег.
И в уши лезет снег, и четверть года кряду
затянут льдами пруд, и мерзнет человек.
*
Тиресий, «путь домой» звучит, что теорема.
На розовом снегу ни образов, ни гемм.
И поезд, как стальной потомок Полифема,
вершит обряд тоски над сгорбленным Никем.
Встревожен океан равнины, Норд качает
обрывки парусов, и тяжело грести.
Вздохнув, произношу: «Родная, я скучаю»,
но голос мой звучит, как «Господи, прости!»
*
Лик вьюги то прильнет к окну, то вновь отпрянет,
столь белоснежный, что не поглощает свет
мой чёрный макинтош, и — Господи! — как тянет
вернуться на вокзал и поменять билет.
Застыв под фонарем, не сдерживать рыданья,
в табачный габардин закутать желчь огней,
и, сев в большой вагон, удвоить расстоянье.
Чем дальше от тебя, тем музыка грустней.
февраль 1996
