***
Экскурсия в ялтинский сад,
Разбитый на каменной пле́ши:
Вдали что-то волны шипят,
Вблизи - местный гид что-то чешет.
Белёная лестница вниз,
Кусты сзади, спереди, сбоку.
Для местных крымчан - парадиз,
Для нас - всё как было у Блока.
Стату́и грустят в неглиже,
Колодец блестит венецанский.
Я сам итальянец в душе
И в шортах почти итальянских.
К скульптурке ладонь подношу,
Тру нос, как десятки экскурсий.
Любови и признанья прошу,
Да всё как обычно - Ты в курсе...
Письмо про дождь
Привет, родная. Где ты? Как живёшь?
Пишу из марта, но двумя годами позже.
Я просто, как Рождественский, хотел тебе про дождь,
Но опоздал с письмом и смыслом почты.
Привет из дней, где не сменились адреса,
Где я ещё бы мог письмо отправить,
Где дождь всё лил, но просто без конца,
А не по стёклам, как утраченная память.
Да понимаешь, я зашёл в кафе пить чай,
Ну, в наше то, что от залива было близко
И, глядя в окна, заскучал-не заскучал,
Но пролистал два года старой переписки.
Прости, мол, тут банально сбавлю такт
(Ведь по-рождественски хотел, а не по-бродски),
Потом скажу, какой же был дурак,
Сейчас - что вдруг наткнулся на наброски.
Стишки о вечностях - тебе давно писал,
Потом читал, облокотясь на подоконник.
Про розы, помнишь, был? Про сонный сад?
А вот про дождь - тогда я не закончил.
В черновике всё шло к твоим глазам,
А описанье их - опущено при этом.
Спустя два года так и просится сказать:
Они и впрямь дождливо-памятного цвета.
Вот так исправишь что-то из старья
И хочешь закричать: "Смотри, как вышло!
А свежее! Какой теперь стал я!"
Но дождь идёт, и ты меня не слышишь.
Ну, а письмо - вообще, конечно, перебор.
За адресом куда пойдёшь, к гадалке?
Я всё же закажу себе кагор -
И нет путей, и в сотый раз писа́ть не жалко.
Гребенщиков
Борис Борисович учил нас жить в припевах,
И никаких тебе там слов о красоте.
Поэтому, когда на переменах
Его играли, подпевать я не хотел.
А зря.
В сиренях ботанического сада,
Однажды почитав моих стихов,
Мне музочка красиво "нет" сказала,
Которой нравился, как раз, Гребенщиков.
И, собственно, закончились на этом
Сады, скамейки, встречи и листва.
Она любила риторических поэтов,
А у меня - слова, слова, слова...
Весна в ботсаде быстро пролетела,
Но въелся в душу всё ж навязчивый куплет
О том, что всё-таки мирские инженеры
Ходить велели людям по земле.
И каждый раз, когда я с кем-нибудь прощался,
Стоял под листьями на поэтическом ветру -
Смотрел в стихи и, как Калигула, смеялся:
"Я не умру!" - себе в лицо - "я не умру!".
Миниатюра
Снова в жёлтых стенах мы с товарищем сели на старой скамейке.
А на деле, ну где ещё в Питере можно сидеть?
Как всегда словно в фильме, и даже скорее - ремейке -
Этот дворик и сотни других, не умеет стареть.
Где-то там за спиной - остановка, автобус до парка,
Где-то рядом - театр, а между них - я.
Зелень лип, в телефоне отметка на маленькой карте.
Здравствуй, Муза. Мы здесь. Дай по "коле" друзьям.
Представляю: вот Лёня, что кисло дымит сигаретой
(Через год на железку работать, наверно, уйдёт),
Ну и я - говорю о любви, только к ней не поеду,
Потому что она меня, в общем и целом, не ждёт.
Банальное
Гадала ты мне под елагинским каштаном
Весной на всяческих там рунах и таро,
Что я с тобой большим поэтом стану
(Хоть это всё избито и старо).
Но плыли облака, как клумбы парка,
И небо плыло в размечтавшихся глазах.
Поэтому, я верил. Но не картам,
А знакам, спутавшимся в русых волосах.
Всё это было в мае и сначала,
Потом мы так же заурядно разошлись:
Ты скрылась в переходе и сказала,
Что, видно, карты под каштаном соврали́.
Октябрь сыпал листья по проспекту,
И я ушёл в него, откинув шарф назад.
Но знала ты: я всё равно вернусь поэтом,
Что карты и любовь не говорят...
