Николай КРАСИЛЬНИКОВ
ЖЕНЬКИН ВАЛЕТ
1
Женька лошадей любил трепетно, беззаветно, преданно. Когда зародилась эта непонятная любовь? Женька уже и не помнит. Наверное, в третьем классе, когда он в одной из книг прочитал легенду: «… И сотворил Бог Землю и Небо, Звёзды и Солнце, зверей и птиц. И захотел Он посмотреть, всё ли у Него получилось. Многим Всевышний оказался доволен, а вот птицами и зверями – нет. Слон оказался великоватым и неуклюжим, осёл ушастым и упрямым, павлин чересчур красивым, но с режущим слух голосом… Но тут всевидящее око Бога упало на куст белой розы. И решил Он тогда создать такое животное, которому бы не было равных по красоте и совершенству на целом свете. Взмахнул Всевышний своей дланью над кустом и вместо белой розы появилась лошадь – «белая, как снег, горячая, как огонь, ласковая, как любящая женщина, и красивая, как та роза, из которой сотворил её Бог». А может быть, Женька полюбил лошадей тогда, когда в семейном альбоме увидел на пожелтевшей фотографии стройного коня с умными глазами и рыжей гривой, а рядом с ним военного в гимнастёрке, затянутой ремнями.
– Это кто? – поинтересовался Женька, показав на военного.
– Дед твой, – сказала тепло бабушка. – Герой гражданской!
Женька не раз брал эту фотографию в школу и с гордостью показывал её ребятам. Вот, мол, какой у меня был дед. Герой!
Была и другая встреча с конём. С живым, настоящим. Возле дома на улице. Остановилась бричка, запряжённая великолепным конягой светло-шоколадной масти. Пока её хозяин, тучный седоусый дядька, набирал в колодце воду, ребята окружили коня. Глаза его, крупные, оливковые, косили то на одного, то на другого, то на третьего. Когда Женька встретился взглядом с конём, его словно ударило током. Таким он показался красивым и… недоступным. Женька отважился было погладить коня. И это ему удалось. Конь безразлично принял ласку незнакомого мальчишки. Зато Женька на всю жизнь запомнил живую, трепещущую под ладонью теплоту лоснящейся шерсти. И этот взгляд. Умно-косящий, казалось, всё на свете понимающий.
Но тут подоспел хозяин с ведёрком искрящейся воды.
– Что, жеребята, – улыбнулся он всем частоколом прокуренных зубов. – Понравилась вам лошадка?
– Угу! – прокатился гул одобрительных голосов.
Пока конь жадно глотал воду, дядька не без гордости поведал его биографию:
– Исправный коняга. Исполнительный. А умный! С полуслова всё схватывает. И немудрено. Кто сейчас поверит, что мой Фаворит, – и он с грубоватой лаской похлопал по выпирающим лопаткам своего помощника, – когда-то на бегах брал первые призы. А ведь было, было… Многие ещё помнят его в городе.
И, подвесив пустое ведёрко к бричке, дядька молодцевато вскочил на сиденье, схватил вожжи и лихо «занокал»:
– Но-о-о!
Колёса методично, как пулемётная дробь, застукали по гальке. А над пыльной летней мостовой полетела залихватская с хрипотцой песня: «Были когда-то и мы рысаками»!
2
Но, пожалуй, больше всего Женьке запомнился один из майских праздников, когда отец торжественно произнёс:
– Сходим-ка мы, Женька, на ипподром. Сегодня там большой праздник. Скачки!
Действительно, это был настоящий праздник. Трибуны были расцвечены флагами. В небо летели шары – голубые, зелёные, красные… Люди друг другу улыбались. Предвкушали что-то небывало дивное. И это небывало дивное началось. На широком поле показались всадники. Одетые строго и торжественно во всё чёрное, они являли собой саму строгость и дисциплинированность. Только белые перчатки, державшие надёжно удила, напоминали издалека голубей. Вот-вот взовьются над конями. А те, напуганные всплеском крыльев, рванутся галопом – кто быстрее? – по пустоши, посыпанной золотистым песком.
После торжественной выездки и показа лошадей, на поле в разноцветных костюмах, показались жокеи.
Кони под ними были как на подбор, один краше другого. Карие, белые, в крупных серых яблоках… Стройные, подтянутые. Таким, казалось, всё равно, что одолеть: огонь ли, воду… Во всяком случае, они бы это сделали в один мах. А тонкие, налитые силой ноги так и рыли под собой землю. Женька подумал: затихни трибуны на минуту-другую, и он услышит, как эти ноги гудят на ветру тугими телеграфными проводами.
Но вот трибуны и в самом деле приутихли, и по радио-динамику объявили участников предстоящего соревнования. Особенно Женьке понравились звучные клички лошадей – Рафинад, Фестиваль, Бриллиант…
Больше всех по душе ему пришёлся Бриллиант, белый в крупных яблоках, чем-то похожий на того, из легенды.
– Я буду болеть за Бриллианта! – подумал вслух Женька.
– Дело хозяйское, – засмеялся отец. – На то она игра!
Объявили старт. И началось! Десятки ног ударили по звонкой, как барабан, беговой дороге. И вскоре всё перед глазами смешалось – кони, люди, трибуны… Послышались то здесь, то там яростные в своём болельщицком азарте оглушительные голоса:
– Ра-фи-на-ад! Не подкачай…
– Не сдавайся, Фестиваль!
– Бриллиант, дава-ай!
Иногда до Женькиного слуха доносились и непонятные слова, в которых чувствовались сожалеющие нотки:
– Пересмыкал, пересмыкал! А лошадь с богатым прыжком…
– Что вы всё время чмокаете? Это ему не поможет.
– Стал темпить, опоры нет… Эх!
В гуле голосов также слышались и радость, и негодование, и восторг. Женька молчал, но он знал «своего» коня и, не обращая внимания на крики, с затаённой болью и радостью не отпускал его из поля зрения. В конце первого круга Бриллиант оказался вторым, наступая на «пятки» Рафинаду.
– Ну, миленький, давай! Нажми ещё чуточку, – шептали свежеобветренные Женькины губы. Он почти молился на своего кумира. Да видно эта молитва не дошла до него. Бриллианту в последний ответственный момент не хватило сил достать своего сильного соперника. Он пришёл вторым.
И всё равно Женька уходил с ипподрома с необычным чувством окрылённости. Он дал себе слово, что, когда вырастет, у него обязательно появится конь, как Бриллиант, и обязательно будет на нём занимать первые призы на состязаниях.
А пока Женька жил скромной мечтой просто покататься на коне. Пусть в награду за это он будет ухаживать за ним – поить ключевой водой, купать в речке, водить в ночное…
3
Вскоре такая мечта сбылась. Бабушка Настя на всё лето увезла Женьку к себе в деревню. То-то было радости! Речка, поле, лес… А если учесть и то, что рядом с бабушкиным домом находилась конюшня, можно было представить неописуемый восторг внука.
У конюшни целый день толклись деревенские мальчишки.
– Что их сюда тянет? – недоумевала бабушка. – Словно осы на мёд слетаются…
Ну, конечно же, ребят влекли сюда лошади. Их здесь готовили для конноспортивного общества. Кони были все как на подбор рысистые, породистые, красивые, с богатой родословной. Старший конюх Агафон, ещё не старый, но совершенно седой человек, был общителен не только с взрослыми, но и с детьми, и тем самым располагал их к себе. Разрешал ухаживать за лошадьми и даже, кому везло, позволял иногда покататься и брал с собою в ночное.
Верховодил деревенскими мальчишками коренастый и крепко сбитый Ромка с большой щербинкой в зубах. Когда он говорил, слова у него вылетали со свистом.
У ребят здесь определились уже и «свои» кони. У Ромки, например, был стройный и послушный в беге Карый, у Валерки – Буран, буйный характером, но всё понимающий, у рыжего Петьки, задиристого и веснушчатого, – Серко, полная противоположность своему опекуну, ибо с виду являл смирение и покорность, но скакал, как уверяли мальчишки, быстрее ветра.
Только у Женьки пока ещё не было своего коня. Он так же, как и другие ребята, приходил утром на конюшню. О, здесь был особый мир! С неповторимым запахом подсушенного сена, свежих опилок, с тишиной, когда лошади, получив свой гарец овса, аппетитно хрумкали им. Женька останавливался у денника с жеребцом по кличке Валет. Жеребец был стройный, высокий, карой масти, с белой проточиной во лбу. Он так и стриг кончиками ушей воздух, а сам неотступно следил круглым оком за каждым движением незнакомого мальчишки. И всякий раз, когда тот пытался приласкать его, громко ржал и гулко бил задними копытами.
Как-то к Женьке подошёл Агафон, словно ненароком поинтересовался:
– Нравится?
– Ага, – кивнул Женька.
– Всё бы хорошо, – сказал конюх с сожалением. – Только непослушный он. С характером. Опытные наездники никак не могут приучить его к седлу. Скидывает!
– Вот и хорошо, – улыбнулся Женька, не сводя взгляда с Валета.
– Что хорошо-то? – не понял Агафон.
– А то, что скидывает.
– Ну, ты, брат, смотри! С этим не шутят. Вот если бы взял шефство во-он над той лошадкой Сивкой, было бы другое дело. Она всё понимает, смирная – тише воды, ниже травы… Как раз по тебе! – и Агафон хлопнул Женьку по узкому плечу, мол, куда тебе такому до Валета! – Понял?
– Нет, Валет интереснее!
– Как знаешь, – усмехнулся старший конюх. – Смотри, будь осторожнее с ним!
Агафон отправился проверять других лошадей, а Женька так и остался рядом с Валетом.
– На, возьми кусочек сахару!
Но конь отвернулся, затряс пышной гривой и снова громко заржал, заставив кобыл прислушаться.
Когда ребята узнали о Женькиной затее приручить Валета, его подняли на смех.
– Слыхали, Женька хочет обуздать Валета? – говорили они. – Куда там, городскому!
– Не по зубам орешек!
– Пусть попробует! Вот когда он скинет его, как Ромку, посмотрим. На всю жизнь отпадёт охота подходить к лошадям.
– Ты что, Женька, – как-то спросил Ромка на кругу, где жокеи из города водили лошадей, – действительно хочешь приручить Валета?
– Ну, хочу, – сказал Женька.
– Вон, видишь того с усиками, в клетчатом пиджаке?
– А что?
– Так вот этого знаменитого чемпиона с месяц назад Валет так тряхнул, что тот до сих пор хромает на левую ногу… Понял?
– Понял.
– О себе рассказывать не буду… Хорошо на сноп сена кувыркнулся. Ну, я его тогда отодрал кнутом! Век помнить будет.
– И что, помогло?
– Нет.
– Тогда зачем нужно было бить?
– Чудак-человек! Никак ты того… – и Ромка покрутил пальцем у виска. – За недостойное поведение и упрямство. Вот за что!
Ромка отряхнул пятернёй пыль со штанов и побежал к своему Карому.
4
Ночами Женьке снился Валет. Недоступный, гордо вышагивающий по полю. Грива плещется на ветру, а в ней запутано солнце. От этого она кажется огненной. Иногда к Валету подходят люди. Хотят заарканить его. Но им это не удаётся. Конь громко ржёт и с дробным топотом не скачет, а сказочно летит, стеля под собой цветы и травы, к синему горизонту. И становится горько, и тоже хочется туда, вдаль…
Но были и счастливые сны. Это случалось тогда, когда Женька видел себя на Валете. В такие минуты чувствовал неясно-волнующий запах шерсти, отдающей летним дождём и свежим укосом, ощущал каждую упруго-звонкую жилку коня, готового понести его, Женьку, мимо восторженно-ликующих трибун ипподрома.
Жалко было просыпаться в такой вот приятный момент, но бабушка будила ласково-ворчливо:
– Ты что это разоспался нынче? Друзья давно кто на конюшне, кто на речке загорает. А тут твои любимые блины, не дождавшись тебя, остыли…
Женька, потягиваясь, нехотя соскальзывал с постели.
5
Странно, но Валет с некоторых пор стал иначе воспринимать Женькино пребывание у своего денника. Раньше он недовольно ржал, топал копытами, тряс доски своей мускулистой грудью. А тут вдруг что-то в нём повернулось…
При появлении Женьки, ещё издали, Валет замирал. И в такой позе стоял до тех пор, пока его юный друг не подходил близко. И тогда Женьке казалось, что в больших влажных карих глазах коня где-то на самой глубине пробивался солнечный лучик.
Теперь Валет покорно клал свою голову на поперечную слегу денника и позволял тёплой детской руке гладить себя. И Женька делал это с превеликим удовольствием. Угощал коня кубиком сахара, хлебом с солью, поджаристым сухариком… Валет от угощения не отказывался. Аппетитно хрумкал и по-доброму поглядывал на своего друга. А Женька разговаривал с ним, говорил ласковые слова, чесал за ушами.
Как-то Агафон, заметив эту необычную мирную сценку, сказал Женьке:
– Можешь вывести Валета на прогулку!
О, это было долгожданное предложение! У Женьки от радости даже подпрыгнуло сердце и сладостно замерло.
Агафон сам с превеликим трудом накинул на неподдающегося Валета уздечку и, выведя его из денника, передал поводок Женьке:
– Держи! Только покрепче. Будет капризничать, лучше отпусти…
Женька никогда ещё самостоятельно не держал в поводу коня. А тут такое счастье!
– Да, если хочешь, можешь вывести его на луг, – уже издалека разрешил Агафон.
Ребята, увидев Женьку с Валетом на солнечном конном дворе, удивлённо переглянулись. А Ромка небрежно цыкнул зубом:
– Нет, никогда ему не приручить Валета!
– Кишка тонка, – ехидно заулыбался Петька.
А Валерка, тихий и мечтательный, произнёс задумчиво:
– Кто его знает…
Но дружки его не услышали.
6
Конь гордо вышагивал впереди Женьки. Пройдя через двор, они вышли за широкие деревянные ворота, за которыми сразу открывался бескрайний луг с белыми точечками-ромашками, едва колеблемыми сухим полдневным ветерком. Вольное разнотравье катилось вдаль, подступая на горизонте к стене соснового бора и мелководной речушке. Туда ребята водили коней в ночное.
Женька шёл рядом с Валетом и улыбался – светлому дню, тонконогим ромашкам, вспененным облакам. Их тени, как огромные сказочные птицы, скользили по волнистой траве.
«Жаль, не видят ребята там, в городе, как я иду с красавцем Валетом!» – думал мальчик, и от этой мысли ему становилось светло и немного грустно.
Дойдя до середины луга, Женька отпустил поводок. Нет, конь не рванулся, не побежал. Тряхнув гривой, он стал озираться по сторонам, шумно вдыхая чуткими ноздрями пряный, настоянный на цветах и травах, июньский воздух. И, видимо, Валету так понравилось эта прогулка, что он оторвался передники ногами от земли, завис свечой, и громко, упоительно заржал:
– И-го-го-го!
Нет, Валет не просто заржал, а запел:
– И-го-го-го! – мелодично, звонко.
Эхо покатило голос коня по необъятному лугу, его мелодию подхватили облака и понесли к дальним весям, иным лесам, холмам, озёрам… Женьке тоже отчего-то стало так весело, что он не удержался и несколько раз кувыркнулся на руках. И ему показалось, что вся земля превратилась в цветную карусель: и облака, и солнце, и ромашки, и конь.
Почувствовав усталость, мальчик сел на траву. Беспокоиться было не о чем, Валет, звякая уздечкой, мирно пощипывал рядом сочную траву-мураву. Утреннее волнение и наступающая жара незаметно сморили Женьку. Он задремал. А конь удалялся всё дальше и дальше…
Сон был крепкий, но короткий. Мальчик проснулся от странного ощущения – какой-то пустоты. Словно и не было той недавней огромной радости, мелькнула нехорошая мысль – пропал Валет! – и тело сковал испуг. Но, открыв глаза, он сразу почувствовал, как тёплая волна обволакивает его маленькое сердце: Валет, пригнув свою лебединую шею, бархатным языком прилизывал непослушный Женькин вихор.
– Валетушка, милый, дорогой… – шептали губы мальчика.
В этот день Женька вернулся в конюшню с Валетом самым счастливым человеком в мире.
7
Отныне Женька спешил по утрам к конюшне как на работу. Чистил денник, поил из звонкого цинкового ведёрка коня, приносил охапки душистого сена… Стал чаще выводить на прогулку. Валет с благодарностью принимал ласку и угощение. Но… На всякую попытку оседлать его, отвечал упрямым брыканием.
Наблюдая за подобными сценами, конюх Агафон всякий раз улыбался краешком губ:
– Напрасно стараешься, я же говорил – ничего не получится! Пустая затея… Займись лучше Сивкой, пока я её никому не отдал.
А однажды Агафон сам предложил:
– Ты бы сводил Валета вместе с ребятами в ночное!
«А что, это можно!» – подумал Женька, и сам испугался своей легкомысленной затеи. Легко сказать! Ребята будут гарцевать на своих любимцах, а ему каково? Вести Валета всю дорогу туда и обратно в поводу?
«Ну и что, – успокоил себя Женька. – И поведу. Пускай смеются!»
Женька заранее отпросился у бабушки в ночное. Взял меховую тужурку, краюху ржаного хлеба, луковицу, соль…
Выйдя на луг, Ромка, Валерка и Петька лихо вскочили на своих коней. И под весёлый стук копыт, прежде чем умчаться, не забыли каждый бросить Женьке:
– Догоняй, городской!
– Смотри, не упади!
– Ждём тебя к утру!
«Смейтесь, смейтесь!» – грустно думал Женька, сжимая в кулаке поводок Валета.
Уже и звёзды – золотые зёрна высыпали на высоком куполе неба, и холодная роса окропила густые травы, и гребешок костра вспыхнул на берегу речки. Ребята, должно быть, сейчас будут печь в золе рассыпчатую картошку… А ему ещё топать и топать. Но во-о-он видать уже их тени. Что они там делают? Наверное, собирают хворост. Рядом с тенями пасутся стреноженные кони. Если прилечь к земле ухом, то можно услышать, как звенят их уздечки, словно колокольчики.
Женька шагает по необъятному лугу рядом с Валетом и считает большие летние звёзды. Но разве сосчитаешь? Их так много…
Вскоре он просто устаёт брести по путающимся в ногах высоким и скользким травам и, выбрав маленькую полянку, что посуше, расстилает тужурку. Так тепло на ней лежать. Можно помечтать о чём-нибудь хорошем или загадать желание, когда, чиркнув по небу, упадёт звезда. Бабушка говорит, что иногда сбывается.
А можно просто слушать ночные шорохи… Где-то далеко-далеко, ближе к лесу, скрипит какая-то птица. Скрип-скрип! Коростель. В какой-то книге написано, что не приспособленная к дальнему полёту, но быстрая на бегу, эта птица из далёкой Африки в Россию одолевает половину пути пешком. Наверное, это так трудно… Сколько может пробежать за день птичка, чуть меньше болотной курочки?
Скрип, скрип!
– Э-э-эй, Женька! Ты где-е та-ам? Идё-ё-ё-ём кушать картошку… – сквозь сон слышит мальчик.
Но он уже не разбирает слов, ресницы слипаются. Усталость расслабляет.
8
Женька проснулся от холода. Костёр вдалеке уже потух. Было тихо-тихо, даже коростель умолк. Полная луна щедро лила свой свет над лугом. Серебристыми искрами на травах поблёскивала роса. У самого бора, ближе к речке, маячили силуэты коней.
Женька снова, как тогда днём, на лугу, почувствовал над собой приятную живую теплоту. Это над ним склонился Валет. Вместе с паром из его губ струился приятный запах разнотравья.
Мальчик встал, сладко потянулся, погладил по лоснящемуся крупу коня. И вдруг, неожиданно для самого себя, не думая ни о каких последствиях, решил «оседлать» Валета. И так, и эдак попытался забраться на него… Нет, не получается! Наконец попросту подпрыгнул и лёг животом поперёк спины. А там и вовсе получилось легко: перекинул ногу через круп – и… Нет, конь не подпрыгнул, дико не рванулся вбок, не стал подкидывать задними ногами, чтобы скинуть нежелательного седока. Он послушным ровным шагом двинулся по лугу.
– Но-о-о! – подтолкнул Женька пятками коня и сам удивился: Валет насторожился, замер… и плавно аллюром взял с места.
Женька крепко-накрепко вцепился в его гриву и громко скомандовал:
– Но-о-о, Валетушка, лети, лети!
Застучали барабанно копыта по траве, залихватски засвистел ветер в ушах, развеяв остатки сна, замелькали в глазах звёзды золотым пчелиным роем. Женька ничего не замечал вокруг. Ему казалось, что он летит над землёй. Высоко-высоко. Только ветер кругом да звёзды…
Наверное, он так устал скакать, что не заметил, как подкрался рассвет. Валет замедлил шаг. А Женька так и задремал на нём со счастливо-младенческой улыбкой на веснушчатом лице.
Уже и солнце брызнуло над лесом, и искорки рос на сурепке и клевере засверкали, когда Ромка, протирая рукавом куртки слипшиеся глаза, вдруг ахнул:
– Мать честная! Неужели это Женька?
– Кто, кто? – не понял Петька спросонья.
– Женька! – подтвердил Валерка, ворочая прутиком тлеющие угли в золе.
Валет, утомлённый за ночь, вместе со своим спящим седоком мерно брёл по лугу. Издалека в клочьях тумана, казалось, что он плывёт.
– Нет, неужели это наш городской дружок? – не переставал удивляться Ромка.
– Конечно, он! Умойся в речке… – подтвердил Валерка.
Ромка из зависти сунул в рот пальцы, чтобы громко засвистеть, но Валерка резко отстранил его руку.
– Не надо, – прошептал он, и в голосе его послышалась теплота. – Пусть едут… Чем они тебе помешали?
Женька ещё не проснулся и, очевидно, видел приятные сны. А Валет плавным шагом нёс его навстречу встающему большому летнему солнцу и новому дню.
Художник Алексей Адамов
