В монастыре, припав к порогу,
иль в океане на плоту
в уединении подолгу
смотреть в сырую высоту.
И страстно вопрошать часами,
годами требовать, чтоб он
поговорил отдельно с вами,
терпеньем вашим изумлен.
И гневаться, что нет ответа
быть может лучшему – тебе?
Неужто он идет на это,
лишь снизойдя к большой толпе?
По мелочам не тратит время,
крутя вселенной веретье.
Ему смешно твое веленье,
высокомерие твое.
Но ведь с толпе, в гипнозе общем,
мы можем выдумать, что он
сказал нам что-то… Страшно очень,
что все обман и краткий сон.
И вот я тоже, тоже, тоже
уединясь, отворотясь,
в который раз, надменный Боже,
с тобой ищу живую связь.
Иль ты приходишь в час особый,
когда уставший человек
прощается с земною злобой
пред пламенем граничных рек?
Когда он ничего не просит,
за то, что жил, благодарит,
и вот тогда его возносит
тот, кто о страшном говорит…
1998
