Постскриптум

Как же это возможно? — тихо бормочет Яша.

Нет, не может этого быть.

Мы толпимся вокруг, в смятении хмурим лбы.

Ох и скверный же день, и ладно бы день, вся наша

жизнь полгода назад скукожилась,

сорвалась да и полетела.

А теперь еще это тело.

Час назад оно было дедом,

безобразным, скрюченным, но одетым

по забытой моде — в ливрею, то есть останки ливреи.

Мы виновато смотрим, он на глазах сереет.

Перчатки, беспомощно белые,

когда-то белый жилет —

как последний мартовский снег

на нашей бедной земле.

Мы кроемся черти где,

должно быть, уже дней двадцать.

в Харьков нельзя, уехать пока нельзя.

Каждый успел хоть раз

придумать пойти сдаваться.

Откуда всплыл этот Яша?

Волнуясь и лебезя,

сулил пустующий дом:

«Застрелен прежний владелец,

он и не жил там, издалека владел.

Вокруг были дачи, да люди куда-то делись.

Разместитесь, отсидитесь.

Выломать дверь — всех дел».

Всех дел. Полоумный лакей

рванувший на нас из пыли —

игрушечный, жалкий нож, столовое серебро.

Пытался меня достать, но царапнул еле.

А я вот его достал — своим стальным, под ребро.

И вот мы стоим, час назад — офицеры,

теперь бандиты.

Где тут дворницкая? Может, целы

еще лопаты.

Как же это возможно? — всё стонет Яша.

Верно, ему лет сто.

Как он жил здесь, что делал?

Сам себе подавал пальто?

Он тогда уж, при господах, был трухлявый, дышал едва.

Ты иди, говорю, копать уже, а не то

будем день тут с ним куковать.

Видишь, там одинокая яблоня, вот под ней.

По-людски похороним, среди корней.

Яша покорно идет

и бурчит под нос себе еле слышно:

Это вишня.